Вместо вступления
Мотивом для написания данного материала стало наконец-то состоявшееся прочтение книги Виталия Третьякова «Бесхребетная Россия», в которой собраны статьи, опубликованные в период с 2002 по 2006 годы в «Российской газете» в авторской рубрике «Точка опоры».
В контексте собственного профессионального интереса мое внимание привлекла статья «Свободны ли СМИ России?» от 19 ноября 2003 года, комментарии к которой и составили текст материала.
О Виталии Третьякове
Сотрудничал как автор публикаций с Агентством печати «Новости», газетами «Московские новости», «Известия», «Независимая газета», «Российская газета», «Литературная газета», журналами «Мировая энергетическая политика» и «Эксперт». В 1990–2001 – главный редактор «Независимой газеты». В 2006–2007 – главный редактор еженедельника «Московские Новости». В настоящее время – ведущий программы «Что делать?» на телеканале «Культура», декан Высшей школы телевидения (факультета) МГУ им. Ломоносова и главный редактор журнала «Политический класс».
Более подробно на сайте Википедии: Виталий Третьяков Блог Виталия Третьякова в ЖЖ: v_tretyakov.Общественное мнение было готово признать гибель польского президента в авиакатастрофе несчастным случаем: по сообщениям СМИ, сделанный двадцать лет назад самолет Качиньского регулярно ломался, а президент лично отдавал приказы пилоту, игнорируя соображения безопасности.
Коротко о книге
Публикации, собранные в книге, за редким исключением, даны в несколько большем объеме, чем они появлялись на страницах РГ. Кроме того, ряд материалов содержат «взгляд» автора из 2006 года, когда книга готовилась к выходу в свет.
Статьи в книге разделены на 7 разделов:
• «Бесхребетная Россия» (статьи – взгляды на разные политические события); • «О Сталине, Путине, Солженицыне и других»; • «Панихида по Америке»; • «Выбор Украины, выбор России»; • «Русский Кавказ»; • «Терроризм как оружие массового уничтожения»; • «Общество и его тревоги» (статьи – взгляды на общественные и культурные проблемы).Со своей стороны могу сказать, что не со всеми оценками автора могу согласиться, но, безусловно, я получил громадное удовольствие от прочтения книги – особенно от сравнения взгляда Виталия Третьякова на момент написания статей с собственным ощущением описанных событий в настоящее время.
Рассматриваемая ниже статья включена в последний раздел книги (стр. 521–538). Первоначальный вариант статьи, который Вы можете найти на сайте «Российской газеты», по сравнению с книжной редакцией не содержит ряда, на мой взгляд, очень важных частей. В связи с этим считаю необходимым прежде своего комментария привести полный текст статьи в «книжной» редакции.
Статья «Свободны ли СМИ России?»
Современное состояние и перспективы свободы печати в стране
Ситуация с российскими СМИ, несмотря на многочисленные и весьма пламенные дискуссии на сей счет, довольно проста и определенна. Если отбросить эмоции и политически ангажированные, в том числе и экспертные, оценки, то положение СМИ в России вполне соответствует общему состоянию российской экономики, политики и общественного мнения, находясь вместе с ними в дрейфе от анархически-романтического прошлого последних лет перестройки и первых лет демократии через нынешнюю промежуточную фазу, о которой будет сказано специально, к будущему, сценарий которого применительно к СМИ не менее предопределен, чем сценарий развития самой России.
Прежде всего, уточним одно из ключевых понятий – в данном тексте речь идет о свободе печати (свободе изложения различных фактов и мнений в СМИ), а не о свободе слова. Это разные понятия (свобода слова очевидно и безусловно шире, чем свобода печати), в том числе и по субъекту обладания одной и другой свободой. Свобода слова касается всех граждан и неграждан страны, свобода печати – в первую очередь журналистов (профессиональных и, как правило, наемных работников СМИ) и довольно узкой прослойки публичных и известных людей.
Также необходимо отметить, что очень многие, если не все проблемы, связанные с понятием, институтом и бытованием свободы печати во всем мире, но особенно в России, чрезвычайно мифологизированы. В связи с этим я вынужден предпослать конкретному описанию состояния и перспектив свободы печати в России некоторые теоретические и полутеоретические рассуждения – в данной теме категорически необходимые.
Мифы и реальность
«Я не согласен с вашим мнением, но готов отдать жизнь за то, чтобы вы могли его свободно высказывать», – этот афоризм Вольтера, на который любят ссылаться к месту и не к месту, конечно же является максималистским, то есть провозглашает идеал, а не норму и уж тем более не реальность.
Истории не известен ни один пример того, когда кто-либо пошел на смерть собственно за свободу слова, тем более за чужую. Не сделал этого и сам Вольтер.
Люди осознанно идут на смерть за свою семью, свою Родину, свою религию или идеологию, наконец – за свою свободу или за свою честь. Сама по себе свобода слова не относится к настолько абсолютным и всеохватывающим ценностям, как пять перечисленных.
«Свобода печати в буржуазном обществе есть зависимость писателя (журналиста) от денежного мешка», – а это утверждение Владимира Ленина. Оно также в определенной степени, но не в такой, как вольтеровское, является максималистским. Ибо на определенном этапе своего развития свобода слова и свобода печати, безусловно, входят в систему основных ценностей рыночной демократии (строя, который, в общем-то, существует сегодня и в России).
«Свобода слова есть осознанная необходимость денег» – этот несколько циничный афоризм-апокриф приписывается советскому писателю Юрию Нагибину, отличавшемуся изрядным свободолюбием и свободомыслием, но вполне преуспевавшему и в своем творчестве, и в публикации своих книг, и, кстати, в зарабатывании этих самых денег.
Нагибинский афоризм не догматичен, но безусловно является для многих пишущих (а ныне и снимающих) реальным руководством к действию. Не потому, что пишущий плох. А потому, что писанием он зарабатывает себе на жизнь.
В жизни современного русского общества и современной русской журналистики свобода слова, с одной стороны, безусловно, существует, а с другой – как реальность (а не мифологема) может быть точнее всего описана только суммированием вольтеровского, ленинского и нагибинского определений.
Свобода слова (и в идеальном декларировании, и в реальном функционировании) является одним из (но не единственным) краеугольных камней современной рыночной демократической политической системы, но не высшей ценностью ни самой этой системы (ее высшими ценностями являются выживание или самосохранение и экспансия), ни тем более жизни вообще.
Свобода слова ни как идеал, ни как реальность не стоит выше даже, например, свободы собственности или свободы конкуренции. Между тем, как хорошо известно, ограничения свободы слова в западных демократиях встречаются повсеместно, хотя чаще всего эти ограничения проводятся либо политически корректными, либо закулисными, либо психологическими способами и, уж во всяком случае, никогда не впрямую от имени государства (власти), за исключением таких его органов, как спецслужбы, и за исключением таких периодов, как участие в военных действиях.
Прагматизм рыночной демократии (и вытекающая из этого прагматизма ее высокая конкурентоспособность) приводит к тому, что человеческие инстинкты в рамках этой демократии стараются не подавлять, а использовать во благо сохранения самой демократии как формы существования общества и государства.
Просто запретить нельзя. Но можно запретить выражать определенные мысли публично. Религиозные государства, а равно тоталитарные государства вводят прямую систему запретов. Демократические – косвенную. Например, как это принято в любом обществе, системой моральных запретов, определенных общественных и политических табу, а также путем воспитания общественного конформизма.
Нарушение этих запретов не является преступлением, но может создать и создает для нарушителя множество серьезных, иногда прямо трагических проблем. Закон, однако, чист, власть – ни при чем, «священная корова» свободы слова остается неприкосновенной. Прагматический подход к проблеме свободы слова сказывается еще и в том, что практика рыночной демократии, в отличие от практики (но не теории марксизма), разделяет правду и истину.
Правда – это всего лишь известный нам на сегодня объем истины, но не вся истина. Если запретить движение от правды к истине (то есть свободное высказывание различных идей и мыслей, пусть кажущихся кощунственными сегодня), то конкурентоспособность такого общества будет подорвана – вперед вырвутся другие.
В демократических обществах свобода слова существует не потому, что это высшая ценность, а потому, что без нее нельзя обеспечить выживаемость и экспансию этого общества.
Кроме того, практики демократической политики хорошо знают, что то, что запрещено, во-первых, больше привлекает, во-вторых, чаще выходит из-под контроля.
Свободно выраженную мысль государству легче контролировать, чем мысль невысказываемую.
Наконец, и в практическом смысле это, пожалуй, самое главное, западная политическая демократия строится по принципу ограничения одних властных институтов другими. Взаимодействие законодательной, исполнительной и судебных властей оказалось недостаточным для сохранения баланса сил в этой системе.
Бюрократию, деньги и общественные пороки не удается контролировать ни самой демократической системе, ни ее судебной ветви, ни явно отмирающей в качестве универсального морального института религии. Это может сделать либо тотальная власть государства (что разрушило бы самою демократию), либо тотальная власть общества, то есть граждан.
Свобода слова и является институтом тотальной (не внешне) власти общества над самим государством, бюрократией, деньгами и общественными пороками.
Этого до сих пор не понимает российская власть, подставляя себя под удар западного общественного мнения.
Нелишне заметить, что политическая, общественная и государственная лояльность воспитаны в западных журналистах в такой мере, что лишь единицы из них – и то крайне редко, стремятся рассказать миру о подлинных, реально значимых секретах собственной страны. Анархизм и безответственность российских журналистов, напротив, сегодня очень часто ведут к, по сути, нелояльным действиям в отношении собственной страны и собственного общества.
В России в некоторых журналистских, политических (что вообще странно) и правозащитных кругах сложилось мнение, что исключительно злая воля и недемократизм российской власти, военных и спецслужб приводят к постоянному нарушению принципов свободы слова и печати во время военных действий, контртеррористических операций (в том числе и по освобождению заложников), вообще чрезвычайных ситуаций. Смешно было бы утверждать, что наша власть самая демократичная, а военные и спецслужбы – самые открытые.
Но глупо также не понимать того, что всякое военное действие всегда и всюду (не в России только) сопровождается и не может не сопровождаться нарушением целых групп прав и свобод, которые в обычной обстановке хуже или лучше, но соблюдаются в той или иной стране.
И дело тут не в чьей-либо злой воле (она может лишь усугубить ситуацию), а в фундаментальной, несмотря на все декларации, неравнозначности для общества и отдельных (практически всех) людей таких ценностей, как жизнь, безопасность и свобода слова или свобода печати. Законы войны (и схожих событий) в принципе не предусматривают существование многих обычных для мирной жизни свобод и прав. Это первая, главная и самая фундаментальная причина крушения института свободы слова и свободы печати во время войны.
Вторая причина: свобода слова и свобода печати (и некоторые другие свободы) мешают достижению главной цели войны, то есть победе над врагом, противником. Война предполагает обман (напасть там, где противник не ждет), дезинформацию (внушить противнику прямо противоположное тому, что ты собираешься делать), широчайшую разведывательную деятельность (то есть воровство чужих секретов), наконец, убийство других людей и сокрытие правды о собственных потерях ради поддержания боевого духа и способности к сопротивлению у своей армии и своего населения.
Как может вписаться свобода слова и печати во все это? Разве только как преступление против собственной армии и собственной страны!
Наконец, третья причина. Войны (а равно и всякие спецоперации) ведутся силами специально (по закону) организованных групп людей (армия, милиция, спецслужбы), для которых законом же демократические формы организации заменены иерархически-авторитарными. Недемократические структуры не могут действовать демократически.
Сказанное не означает, что пресса и ее аудитория не должны желать получить максимум правдивой информации «с фронта». Но природа войны такова, что пока есть «фронт» (например, чеченский или иракский), никто правды, да еще максимума правды, никогда не получит.
Вообще нужно отметить, что и власть, и общество в России крайне чувствительны к тому, что является оборотной (некоторые считают – теневой) стороной свободы печати, но мало верят в лицевую сторону этой свободы (да и многих других свобод). И надо признать, что гонителям и хулителям свободы печати в России есть на что опереться и теоретически, и практически (практически – и на западном, и на своем опыте).
Демократия построена так, что народ избирает власть, но управляется ею в сроки, определенные датой следующих выборов. Если бы журналистика (как глас народа) имела неограниченную (ничем не лимитированную) возможность влиять на власть в промежутках между выборами, вся система демократии обессмыслилась бы, ибо мандат, полученный в день голосования, перестал бы что-то значить.
В самом деле, какой смысл побеждать на выборах, если через два дня после них все газеты (то есть народ) скажут: он плохой президент, следовательно, его власть должна быть ограничена или даже ликвидирована. В значительной степени именно для того, чтобы с помощью прессы каждый день не совершались государственные перевороты или, по крайней мере, чтобы избранные народом властители не теряли свободу действий, естественным путем (что не исключает извращений и злоупотреблений в этой сфере) политическая система и гражданское общество достигли негласного консенсуса относительно двух вещей:
1) власть может игнорировать мнение прессы; 2) власть может (в рамках так называемых демократических процедур, политкорректности, здравого смысла и соблюдения высших национальных интересов) влиять на прессу и даже управлять обществом через СМИ (в том числе и через так называемые свободные СМИ).Свобода слова и печати, плюрализм мнений и оглашаемых точек зрения приводят к тому, что в силу ряда обстоятельств (в том числе и моды), часто весьма искусственных, наиболее громко звучат экзотические, маргинальные, экстремальные, дезинтеграционные и даже деструктивные мнения. Общественное внимание сосредоточивается вокруг них, что многократно, не пропорционально их значимости, а тем более истинности, усиливает эффект воздействия таких мнений на текущую политику и жизнь общества в целом. Свобода прессы, плюрализм мнений, таким образом, могут привести к распаду общества или государства, что, кстати, мы отчетливо наблюдали в истории распада СССР с 1987 по 1991 год. Российская власть очень хорошо усвоила этот урок. И постаралась постепенно, очень незаметно, но тем не менее отчетливо усилить интеграционную функцию СМИ. Причем в крайних своих проявлениях это приводило даже к огосударствлению (прямому или косвенному) ряда ключевых СМИ (в первую очередь телевидения) или введению элементов цензуры – например, во время ведения государством военных действий в Чечне.
В 1996 году российская власть и (на это необходимо обратить особое внимание) крупнейшие бизнес-группы, позднее названные олигархическими, совместно использовали СМИ, в первую очередь телевидение, для целенаправленного манипулирования поведением избирателей – и добились осязаемого успеха. С этих пор ни власть, ни олигархи уже не выпускали этого оружия из своих рук.
Обращаю особое внимание на то, что и власть того периода, и олигархи называли себя приверженцами демократии и либерализма, считали себя таковыми и под этой маркой поддерживались правительствами всех демократических государств Запада.
Удар по полноценной свободе печати в России был нанесен именно тогда – не коммунистами, не чекистами, не силовиками, а западными и русскими либералами. Это – исторический факт.
Раскол в российских элитах, враждовавших между собой не за демократию, а за собственность и власть, вызвавший информационные войны 1997–1999 годов, окончательно превратил СМИ России, опять же в первую очередь телевидение, в политическое оружие, а не в орудие свободы слова и свободы печати.
После войны не на жизнь, а на смерть двух главных политических партий России 1999 года – партии ОРТ и партии НТВ, тем, кто в результате этой войны оказался у власти (в Кремле), стало абсолютно ясно, что общенациональные (центральные) телеканалы в России являются политическим ядерным оружием. Совершенно недемократично, так же как недемократично пять великих держав – постоянных членов СБ ООН – оставили за собою монополию на владение физическим ядерным оружием, центральная власть России приняла решение сохранить контроль за политическим ядерным оружием у себя.
Это не оправдание. Это – объяснение.
Гусинский и Березовский, не желавшие отказаться от своих политических ядерных потенциалов, были объявлены олигархами-изгоями, а потому разоружены и изгнаны из страны. Всего лишь немногим позже точно так же начали поступать со странами-изгоями, имеющими претензии на обладание ядерным оружием, великие демократические Соединенные Штаты Америки. Просто сфера действий вашингтонского Белого дома распространялась на весь мир, а московского Кремля – лишь на Россию.
Свобода печати: для общества или для журналистов?
Общество признает за журналистами право говорить от его, общества, имени, в том числе – критиковать власть. Это, кстати, единственное фундаментальное право, данное обществом журналистам, ибо сам народ непосредственно и реально может критиковать власть лишь во время выборов (голосуя за одних и не голосуя за других), то есть раз в несколько лет. Журналистам же это право дается для каждодневного пользования.
Но если членов парламента граждане избирают (да и то те злоупотребляют их мандатом), то в журналистику люди приходят сами. Никто не может сказать, даже формально: 1) насколько представлены интересы разных слоев общества в СМИ, особенно общенациональных; 2) насколько мнения журналистов являются отражением мнений, присутствующих в обществе, а не мнениями собственно журналистской (всего лишь одной из многих) корпорации; 3) насколько сильно и часто журналисты злоупотребляют фактически пожизненно дарованным им правом говорить от имени общества. Ведь в журналистике даже нет обязательной, как в высших эшелонах власти, сменяемости, ротации кадров. В этом, кстати, она более всего напоминает другую мощнейшую профессиональную корпорацию, связанную с властью, – бюрократию.
Во-первых, свобода печати есть по сути свобода слова журналистов, а не всех граждан данного общества; во-вторых, свобода печати в определенном смысле есть ограничение свободы слова всех остальных граждан данного общества; а потому, в-третьих, даже там, где, как, например, в США, благодаря первой поправке к конституции, свобода печати максимально защищена законом и легально, и нелегально сохранены механизмы противодействия использованию свободы печати журналистами в ущерб интересам общества, отдельных его граждан или даже собственно государственной власти.
Две системы – система свободы печати и система защиты от свободы печати, – естественно, конфликтуют. Такие конфликты мы видели на примере освещения американской и английской прессой и реакции на это властей США и Великобритании военных операций в Афганистане (2001 год) и Ираке (2003 год). Любой желающий легко соберет соответствующую информацию – об ограничениях свободы печати и в той, и в другой кампаниях правительствами двух самых демократических государств (и обществ) мира.То, что эти конфликты были сокрыты (точнее, не были сокрыты полностью), еще мало что доказывает.
Вот, на мой взгляд, совсем уж вопиющий пример деятельности СМИ (то есть журналистов) США как представителей четвертой власти. Причем власти именно в государственном смысле. Это пример совсем не нашел, по моим наблюдениям, критического разбора, да и просто упоминания ни в западной, ни в российской демократической прессе. А он как раз и раскрывает всю суть взаимодействия свободной прессы и власти в западных, а следовательно и в российской, демократиях сегодня.
Свободна ли американская пресса? Свободна. Более того, в США вообще фактически нет принадлежащих государству, как в России, СМИ. Тем не менее несколько месяцев, предшествовавших началу военной атаки США на Ирак (2003 год), большинство американских газет, еженедельников, телеканалов каждодневно рассказывали об ужасах (реальных и мнимых) режима Саддама Хусейна. Совершенно очевидно, что это была хорошо и в общенациональных, и в мировых масштабах организованная кампания, имевшая две цели. Во-первых, психологическую подготовку населения США к началу военных действий и создание условий для одобрения этих действий. Во-вторых, моральное и психологическое подавление воли противника к сопротивлению. Второе впрямую может быть охарактеризовано как первая часть военной операции, то есть собственно военная деятельность.
Но разве СМИ США подчиняются Пентагону или ЦРУ? Разве журналисты США были призваны в ряды вооруженных сил этой страны? Разве большая их часть тайно сотрудничает с американскими спецслужбами? На все эти вопросы ответ может быть только один: нет. Тем не менее плюралистическая, свободная, принадлежащая не государству, а многочисленным частным собственникам американская пресса выступила как единый отряд вооруженных сил США. Это факт.
Я говорю об этом не для осуждения, а для того, чтобы мы понимали реальность сегодняшней жизни и политики, сегодняшнего взаимодействия свободной прессы и несвободной политики. И это понимание может привести нас только к одному выводу: во всех современных демократических обществах существуют и эффективно действуют механизмы мобилизации свободной прессы для выполнения тех задач, которые ставит перед страной (нацией) официальная власть, в том числе и задач военных.
Не видеть этого нельзя. Не понимать это глупо.
Если исходить из классических представлений о свободной прессе как прессе, противостоящей власти, то налицо какое-то массовое помутнение рассудка среди американских журналистов или что-то столь же экзотическое. Но если вспомнить о политической (управленческой) функции современной журналистики, от выполнения которой (за исключением отдельных журналистов и маргинальных, то есть не влиятельных в общенациональном масштабе, изданий) уклониться не может никто из работающих в системе современных СМИ, то все встает на свои места. Нет ни экзотики, ни экстравагантности, ни коллективного безумства. Есть функционирующая система.
Несколько примеров, которые я приведу далее, помимо и прежде прочего должны подтвердить то, что я считаю непреложным фактом, аксиомой, истиной, уже не требующей доказательств, но что многие другие до сих пор расценивают как простую метафору. Речь идет об известном определении журналистики как четвертой, вслед за законодательной, исполнительной и судебной, ветвью власти.
Я утверждаю, что с появлением телевидения, журналистика в прямом, а не переносном смысле стала четвертой властью.
Есть несколько институтов, имеющих определение национальных: территория, государство, вооруженные силы, язык, культура, валюта, религия и – пресса. Последняя, кстати, существует в первую очередь как пресса на национальном языке. Единое национальное сознание, национальный менталитет сегодня фиксируются, помимо самой жизни, все более и более интернационализирующейся, именно в национальной прессе – единственном материальном носителе повседневного «коллективного разума».
Президента в России избирают на четыре года. Парламент (Думу) – тоже на четыре года. Как может рядовой человек повлиять и на президента, и на депутатов парламента в промежутке между выборами? Об этом я уже говорил. Устроить революцию? Да, но это уже исключительный случай, ломка всей общественно-политической системы. Организовать забастовку? Выйти на митинг?
Общенациональные забастовки крайне редки, а в слишком пока не структурированном, атомизированном русском обществе вообще не наблюдаются. Локальные же забастовки и митинги становятся общенациональным фактом лишь в том случае, если о них напишут газеты, если о них расскажет телевидение.
Только через журналистов, неформальных представителей народа во власти (или при власти), всегда тяготеющих к власти, но все-таки не сливающихся с ней (даже в тоталитарных обществах), рядовой гражданин может повлиять на власть в промежутках между выборами. Сама демократия как система (ограниченного) народовластия реальна лишь тогда, когда имеется институт не только свободной, сколько многообразной, плюралистичной прессы.
Здесь, кстати, нелишне заметить, что слабость и неразвитость судебной власти в России усиливает власть СМИ сверх всякой нормы, за которую можно принять влияние национальных СМИ на политику и особенно на выборы в западных странах.
Объемы свободы печати в России
Свобода слова сегодня в России не только существует. Как и во всех обществах, находящихся на стадии анархо-демократии, она по сути абсолютна.
Это не означает, что в России нет проблем со свободой слова и угроз для нее.
Эти проблемы и угрозы связаны с тремя факторами:
1) неумением и нежеланием государства, провозгласившего свою демократичность, действовать в соответствии с демократическими нормами и правилами в этой сфере; 2) безответственным использованием свободы слова журналистами, что вызывает ответную, часто неадекватную реакцию государства; 3) продолжающейся холодной гражданской войной внутри российского общества, его нестабильностью, когда задача политического, а порой и физического выживания отдельных лиц, групп и самой власти или даже страны заставляет их нарушать любые законы, в том числе и законы, охраняющие свободу слова.Еще раз вернусь к расхожему термину – «свобода слова». Для серьезного, а не поверхностного или конъюнктурного анализа данной проблемы нужно различать как минимум пять терминов и соответственно пять социальных ценностей и выстроенных на основе их социальных институтов: свобода слова, свобода печати, цензура, свобода конкретных средств массовой информации, свобода массовой информации.
Свобода слова сегодня в России реальна и абсолютна – практически в западном смысле: можно говорить что угодно и где угодно. И даже с меньшей ответственностью за свои слова, чем на Западе.
Свобода печати закреплена законодательно, наличествует в реальности, но воплощается в целом для общества как совокупность текстов и образов во всех российских СМИ, а не в каждом в отдельности. В принципе это приемлемый стандарт.
Цензура запрещена законодательно, фактически отсутствует в практике всех СМИ, кроме корпоративной цензуры, юридически, впрочем, тоже не существующей. Отдельно я указал бы как на значимые сегодня в России такие факторы: самоцензуру самих журналистов, связанную с их политическими пристрастиями (это особенно проявляется по линии водораздела «коммунисты – антикоммунисты», причем с обеих сторон), и, как я ее называю, цензуру друзей – очень эффективную. Позвонить другу главному редактору или известному журналисту и о чем-то его попросить в России является нормой. Отказать в такой просьбе очень трудно. Но не потому, что страшно, а потому, что неприлично: неприлично отказать другу в дружеской просьбе. Так пока по привычке функционирует русский политический класс.
Свобода конкретных средств массовой информации различна, как это всегда бывает. Она ограничивается и в слишком многочисленных государственных СМИ (включая и даже в наибольшей степени – СМИ, принадлежащие или подконтрольные региональной и местной власти), и, естественно, в частных – как минимум интересами их владельцев, часто к тому же зависящих от государства, а также интересами главного менеджмента и самоцензурой (добровольно или корыстной) главных редакторов или самих журналистов.
Свобода массовой информации в России наличествует не в полной мере – прежде всего из-за многочисленных табу, негласно налагаемых на те или иные темы как государством, так и частными владельцами СМИ и близкими им по бизнесу или политическим интересам группами.
Характеризуя ситуацию в целом, я с полной ответственностью могу сказать, что отдельные ограничения всех этих свобод и, напротив, отдельные элементы неофициального цензурирования с лихвой перекрываются особенностями функционирования уже свободной, но пока еще не до конца ответственной русской прессы в обществе со слабой властью, воюющими друг с другом элитами (информационные войны, в которых используется много лжи, дают и громадные выбросы самой запредельной правды) и общей анархией.
Наконец, «проблема денег».
Бедное общество, будучи в чем-то всегда лучше богатого, страдает и многими дополнительными пороками, в богатых странах минимизированными.
90 процентов русских журналистов (особенно вне Москвы) – очень мало зарабатывают официально. И это, безусловно, приводит к возникновению ряда дополнительных проблем для свободы СМИ в России. Совсем небольшие суммы могут обеспечить как появление информации, которая расширяет поле свободы печати, так и, напротив, сокрытие информации, что, естественно, сужает это поле.
И второе в этом же направлении. Бедная аудитория менее требовательна к работе журналистов, не способна материально поддерживать нужный тонус конкурентной борьбы. Советские времена, когда одна семья выписывала по пять-шесть газет и еще два-три журнала, давно прошли. Сегодня большинство семей либо ограничиваются просмотром телевидения, правда довольно разнообразного, либо выписывают плюс к этому всего одну газету, причем чаще всего не центральную, а местную, как правило, либо очень слабую профессионально, либо максимально ангажированную одной из местных бизнес-группировок.
Свобода печати в России существует для тех журналистов, которые способны и имеют возможность в рамках ее работать, а свобода массовой информации – для тех, кто имеет возможность следить за передачами всех основных телеканалов и регулярно читать шесть-семь газет и два-три еженедельника разных политических направлений.
Россия – не исключение, а новичок
Теперь нелишне перечислить реально существующие практически во всех демократических странах (в более или менее жесткой юридической форме) многочисленные легальные изъятия из принципа свободы печати.
1) Как правило, в конституциях или законах, специально посвященных СМИ, запрещены (то есть цензурированы): – призывы к свержению существующего строя; – призывы к войне (между тем войны ведутся, и с чего же, как не с призыва соответствующего государственного деятеля, они начинаются?); – призывы к разжиганию межнациональной, расовой и религиозной розни; 2) Кроме того, всюду в законодательстве существует понятие государственной и/или военной тайны, под соусом чего цензурируются целые пласты информации. 3) Деятельность некоторых спецслужб во всех крупных демократических государствах фактически (в некоторых своих аспектах) вообще законодательно выведена из-под контроля СМИ. 4) Почти повсеместно наказуема в судебном порядке клевета, под определение которой часто попадает просто документально не доказанная правда. 5) Во многих странах судебно наказуемы также разного вида публичные оскорбления физических лиц. 6) Охраняется законом корпоративная тайна. 7) Охраняется законом тайна личной жизни.Какой объем важной для общества информации выводится таким образом из-под контроля свободы печати (контроля СМИ)? Никто точно не может это сказать. Но ясно, что это не 1–2 процента.
Наконец, в последнее время особенное распространение получили не закрепленные законодательно, но реальные ограничения свободы печати по принципу так называемой политкорректности – ограничения, часто вполне абсурдные. В России это, например, проявилось в бессмысленных рассуждениях, что-де постыдно употреблять выражение «лицо кавказской национальности». Причем никто из борцов против этого выражения не пояснил, как, например, обозначать в тех же милицейских сводках основные приметы задержанных, если при них нет документов и своих имен они не называют? Да и сами борцы за «политкорректность» вряд ли всегда с ходу определят, кто из пяти представленных им людей разной национальности является азербайджанцем, армянином, грузином, чеченцем или аварцем.
Не слишком корректное с научной (этнографической) точки зрения выражение «лицо кавказской национальности» объявили, фактически пытаясь цензурировать печать, некорректным политически. На Западе возник еще более обширный круг тем, проблем, коллизий и слов, которые фактически являются запретными, то есть подцензурными, по соображениям политкорректности.
Эти казусы показывают, что не только власть периодически испытывает на прочность институт свободы печати. Это делает и само общество, в том числе самое свободное и самое либеральное.
Более всего уязвимость некоторых как цензурных ограничений, так и борьбы с ними показывает, на мой взгляд, такой пример. Призывы к насильственному свержению существующей власти почти повсеместно находятся под запретом в демократических странах. Само по себе это похвально, но не стоит все-таки забывать, что большая часть истории всех этих стран есть история революций и государственных переворотов. Россия – не исключение. Только в последние годы мы видели как минимум три таких события: август 1991 года, декабрь 1991 года, сентябрь – октябрь 1993 года.
Остановить историю нельзя ни цензурным запретом, ни табуированием отдельных слов и понятий. И журналисты, и политики не должны забывать об этом не только тогда, когда они борются против цензуры, но и тогда, когда, победив в этой борьбе, начинают сами цензурировать или табуировать – и не только прессу, но и самою жизнь.
Свобода печати есть один из краеугольных камней свободного и демократического общества, который, однако, очень часто используется и в качестве камня за пазухой и булыжника как оружия, причем пролетариатом гораздо реже, чем другими, гораздо более обеспеченными социальными классами, а проще говоря – правящим классом.
Реальность и перспектива
Теперь опишем конкретную ситуацию в российских СМИ с точки зрения того, что ограничивает свободу их самовыражения (если предполагается, что максимум этого самовыражения дает максимум свободы слова и свободы печати).
Центральная (федеральная пресса). В настоящий момент является наиболее свободным сегментом российских СМИ (именно здесь живет наша свобода печати, и ограничений здесь почти нет). В основном центральные печатные СМИ являются частными, хотя присутствие государственных газет и журналов гораздо больше, чем в любой другой демократической стране. Более того, несмотря на то что олигархи-изгои были лишены политического ядерного оружия, Березовский продолжает владеть всеми своими печатными СМИ, а Гусинский, хоть и косвенно, контролирует часть ранее принадлежащих ему бумажных изданий. Вообще оппозиционная бумажная пресса существует в России и справа, и слева – Кремль не нарушил здесь тот баланс сил, который был при Ельцине. Сильнейшая внутривидовая конкуренция в этом сегменте СМИ поддерживает необходимый уровень свободы, ограничиваемый четырьмя главными факторами:
1) связью ведущих бизнес-структур, владеющих данными СМИ, с властными структурами, что рождает корпоративную цензуру; 2) крайне низкими тиражами качественных изданий, что сужает поле потребления существующей в этих СМИ свободы обществом; 3) совокупной деятельностью провластных и частных пиар-структур, искажающих в весьма впечатляющих масштабах свободное творчество журналистов данных СМИ; 4) относительно низкими заработками журналистов данных СМИ, редакции которых базируются в самом богатом городе страны и одном из богатейших городов мира, что приводит к легкости подкупа как отдельных журналистов, так и целых редакций.Региональная и местная пресса и региональное телевидение и радио. Минимальный уровень свободы, обусловленный:
1) почти полным отсутствием конкуренции из-за малочисленности субъектов, владеющих данными СМИ или контролирующих их; 2) тем, что местная власть в России на порядок более авторитарна, чем власть центральная; 3) почти нищенским официальным уровнем заработной платы провинциальных журналистов.Федеральные телеканалы (и радиоканалы). Эти СМИ менее свободны, чем федеральные (центральные) печатные СМИ, но гораздо более свободны, чем СМИ региональные и местные.
Среди центральных метровых общеполитических телеканалов три впрямую контролируются центральной властью (Первый, «Россия», «Культура»), один – региональной московской властью (ТВЦ), один – крупнейшей государственной энергомонополией «Газпромом» (НТВ). Из множества дециметровых каналов все, кроме «Рен ТВ», контролируемого РАО «ЕЭС», являются чисто развлекательными и в лучшем случае портят вкусы публики.
Тем не менее и здесь царит значительный (не абсолютный) плюрализм. Если Первый канал и канал «Россия» в целом отражают официальную линию трактовки официальных событий (хотя и на них уровень свободы высказываний в разных передачах весьма разнится), Ир НТВ, «Рен ТВ» и ТВЦ являют собой примеры отклонения от генеральной линии, причем в разные стороны. НТВ – более демократический канал, «Рен ТВ» – отчетливо либеральный, ТВЦ – державнический.
Конечно, положение со свободой СМИ в совокупности центральных телеканалов и радиоканалов назвать оптимальным нельзя, хотя и считать, что свобода мнений здесь отсутствует вовсе, совершенно нет оснований.
Тенденции и перспективы
Несмотря на то что определенное (ограниченное) присутствие государства на рынке СМИ в России объективно необходимо, а субъективно власть никогда полностью от него не откажется, оптимальным можно считать следующий сценарий дальнейшего развития СМИ России (и этот сценарий с теми или иными отклонениями будет реализовываться):
1. Государству, центральной власти, нет нужды иметь более одного контролируемого ею телеканала (первого или второго, максимально охватывающих территорию и население страны). 2. Один или два центральных телеканала должны быть трансформированы в общественное телевидение. 3. Остальные центральные каналы должны быть денационализированы. 4. То же самое – в сфере радиовещания. 5. Категорическим императивом является постепенный вывод всех региональных и местных телерадиовещателей из-под прямого или косвенного контроля региональных и местных властей путем прямого запрета, установленного законом. 6. Нет никакой политической необходимости в том, чтобы какие бы то ни было печатные СМИ, как центральные, так и региональные и местные (кроме чисто служебных вестников, армейской печати), находились во владении (прямом или косвенном) любых властных органов. Запрет на такое владение должен быть установлен законодательно и одномоментно. 7. Все типографии страны должны быть приватизированы и акционированы без всякого участия государственных структур. 8. Министерство по делам печати должно быть ликвидировано и заменено органами, регистрирующими печатные СМИ (это мог бы делать Минюст) и выдающими лицензии на теле- и радиовещание (Минсвязи).Нет никакого сомнения, что по мере дальнейшего становления современной политической системы России именно в этом направлении пойдет развитие СМИ страны. Спорить можно лишь о скорости и фазах реализации этого сценария, столь же неизбежного, сколь и целесообразного.
Будет ли когда-либо полноценная свобода слова (печати) в России? Именно это чаще всего имеют в виду, когда задают вопрос о перспективах развития СМИ в нашей стране. Прямо отвечая на этот вопрос, могу сказать следующее: во-первых, свобода печати (свобода СМИ) в России существует уже сегодня и в целом она, не являясь абсолютной и полнокровной, по-прежнему обгоняет уровень демократического развития самого политического режима в стране; во-вторых, если в мире в целом не возобладает тенденция неоавторитаризма (что не исключено), то уровень свободы печати в России будет неуклонно повышаться; в-третьих, пока региональные власти в России не будут лишены права владения средствами массовой информации, от того же самого не сможет отказаться центральная власть, следовательно, первый шаг к дальнейшему разгосударствлению (иначе – освобождению) СМИ представляется вполне очевидным.
Комментарии к статье. «Российские СМИ: вопросы «свободы» и качества»
Российская картинка в сфере средств массовой информации мне представляется несколько иной, нежели Виталию Третьякову. Во главу угла я бы поставил не соответствие «общему состоянию российской экономики, политики и общественного мнения» в стране – это скорее следствие действий российских властей в сфере СМИ, нежели независимо сложившаяся ситуация.
Фактически можно говорить о двух принципиально разных типах СМИ – нескольких общедоступных телеканалах, которые полностью подконтрольны государству, и всех остальных СМИ, доступных только для некоторых территорий и групп населения. Немного в разной трактовке, но все внешнеполитические, внутриполитические и значимые экономические события преподносятся на основных телеканалах (Первый, Россия и НТВ) именно и исключительно с точки зрения федеральной власти. Влияние же фактически единственного альтернативного телеканала – Ren-TV – ничтожно: если среднесуточная доля «России», «Первого» и НТВ составляет, согласно оценкам TNS Gallup, 18,3%, 17,9% и 14,3% соответственно (данные за 21–27.12.2009), то Ren-TV занимает только 6-е место с 4,1%, пропустив вперед еще и развлекательные СТС и ТНТ. И это с учетом того, что исследование TNS Gallup покрывает только города России численностью более 100 тыс. человек. В более мелких городах, не говоря уже о сельской местности, люди, как правило, просто не имеют возможности смотреть широкий набор каналов.
Вместе с тем, ни для кого не секрет, что по сравнению с советским временем чтение газет и журналов для среднестатистического россиянина превратилось из почти каждодневного занятия в редкое явление. По большей части этим занимаются жители крупных городов при поездке в транспорте и редкие пенсионеры, по старой привычке не могущие обойтись без прессы и могущие себе ее позволить. При этом большая часть перечисленных групп предпочитает либо узкоспециализированную (например, спортивную или женские журналы), либо откровенно «желтушную» прессу, которая все-таки несколько выходит за пределы данной статьи, либо местную, качество которой оставляет желать лучшего, а ангажированность подчас выходит за рамки приличия.
Поэтому влияние СМИ на умы и сознание большей части населения России ограничено исключительно провластными СМИ – федеральным телевидением для общероссийских и международных событий и местными газетами для жизни в регионах. Исходя из этого нельзя, на мой взгляд, говорить о соответствии положения СМИ в России состоянию, по крайней мере, если не экономики, то уж политики и общественного мнения-то точно.
Ситуация с печатными и Интернет-СМИ более радостна для человека, желающего получать различные взгляды на одни и те же факты, однако, к величайшему сожалению, также имеет ряд неприглядных особенностей, на которых хотелось бы остановиться несколько ниже.
По большей части афоризм Нагибина, приведенный в статье, безусловно являющийся «реальным руководством к действию» для подавляющего большинства российских журналистов, основан на том факте, что получать хорошие деньги и при этом не получить от государства или от рьяных апологетов позиции власти «по шапке» за свои мысли, сюжеты и статьи возможно на данный момент в России только при условии безусловной поддержки исполнительной власти и партии «Единая Россия», допускающей лишь редкие и некатегоричные по своей сути замечания. При этом далеко не факт, что автор или ведущий согласен с теми оценками, которые он так или иначе вынужден выдавать «на гора». Как тут не вспомнить ходящую уже давно байку про ведущего одного из центральных телеканалов, который перед началом работы говорил «ну что, начнем обслуживать власть?». А журналистам, вставшим наперекор фразе Нагибина (не говорю здесь о том, насколько они правы в оценках), у нас России как-то не всегда везет – стоит лишь вспомнить пресловутую Анну Политковскую, Анастасию Бабурову из той же «Новой газеты» (попавшую под раздачу из-за того, что она не дорожила своей жизнью) или хотя бы Пола Хлебникова, говорившего тоже не всегда приятные власти вещи.
Как относятся к свободе слова в «демократических странах» можно было понять хотя бы на примере США и освещению там событий грузино-осетинско-российского конфликта в августе 2008 года. Здесь наше телевидение, в первую очередь, и печатная пресса сработали очень качественно, показывая зарисовки, говорящие о явной поддержке одного мнения тамошней прессой и полному неприятию мнения, расходящегося с официальной прогрузинской позицией. В качестве примеров можно привести моментальный уход на рекламу после того, как осетинская девочка сказала о нападении Грузии на Южную Осетию (если не ошибаюсь, канал Fox News), показ разрушенного Цхинвала каналом CNN, утверждавшим, что это Гори, или массовый психоз жителей американского штата Georgia, которые посчитали, что русские танки уже на улицах их городов. Впоследствии, конечно, СМИ США и Европы по результатам «детальных расследований» причин конфликта несколько поумерили свой пыл в отношении России и даже аккуратно обвинили в начале конфликта Грузию, но, как говорится в известном анекдоте, «ложечки нашлись, а осадочек остался» – Россия прочно и окончательно закрепилась в сознании большинства жителей Запада как государство агрессивное и очень опасное.
В дальнейшем, несмотря на официальное признание Западом агрессором в этом конфликте именно Грузии, журналисты ведущих изданий США и стран Европы продолжали по поводу и без ссылаться на реальную возможность и желание России в случае чего начать вести боевые действия в странах-соседях, подтверждая свои слова именно примером грузино-российского конфликта, инициатором которого в умах и массовом сознании потребителей прессы выступила именно Россия. Здесь сыграла свою роль именно та самая шумиха на уровне психоза, которая была поднята в августе 2008 года. И Россия останется в памяти большинства жителей Запада агрессором против маленькой, но очень гордой Грузии.
Если возвратиться в российским СМИ, то нельзя не согласиться с Виталием Третьяковым в оценках «степеней свободы» федеральных печатных СМИ, федеральных телеканалов и региональной прессы. Можно только внести некоторые добавления.
Во-первых, в последнее время лично меня сильно смущает снизившееся, на мой субъективный взгляд, качество федеральных печатных СМИ. Это выражается как в стилистике фраз и изложении фактов, так и в ухудшении качества верстки. Некоторые интерпретации даже журналистами высококачественных российских газет иногда приводят одновременно и в шок, и в трепет. Чего стоит только, например, фраза «глава Агентства по страхованию вкладов (АСВ) Александр Турбанов обеспокоен устойчивостью ведущих российских банков» (газету называть не буду, 22.01.2010, «Газпромбанк позвали на биржу»). А ведь в статье речь идет, как выясняется при ближайшем рассмотрении, не о том, что, по мнению Александра Турбанова, банки слишком устойчивы. Отнюдь. Просто так автор статьи интерпретировал слова ньюсмейкера о необходимости повысить нормативы достаточности капитала с 10 до 13–14% для крупных банков.
Даже качественные и уважаемые СМИ в своих публикациях очень редко обращают внимание на принципиальные изменения позиций представителей власти по одной и той же проблеме. Скорее всего, в силу своей «самоцензуры» просто предпочитают не обращать на это внимание. Чего стоит хотя бы тиражируемые высказывания нашего лучшего (по признанию газеты Emerging Markets из Великобритании, организаторами которой выступают МВФ и ВБ) «главного бухгалтера» тов. Кудрина А.Л. на экономическую ситуацию в стране в связи с мировым кризисом. Когда кризис Россию уже вплотную начал касаться, Алексей Кудрин говорил, что нас он обойдет стороной. После того, как активная фаза кризиса прошла, он с завидной регулярностью заявлял об ухудшении ситуации в ближайшие месяцы. И это не считая изменения позиции между двумя этими моментами. Причем, по моим наблюдениям, его приводимые в СМИ оценки с завидной регулярностью оказывались противоположными текущему моменту. Создавалось ощущение, что Кудрин, прогнозируя будущее развитие событий, говорил о прошлом, опаздывая постоянно где-то на три–четыре месяца от картинки, которую рисовал. В какой-то момент времени вспомнился анекдот про метеорологов и Сталина, когда тот в ответ на победные реляции погодопредсказателей о достижении 40%–ной точности прогнозов, предложил им разом достичь 60%–ного показателя, для чего надо было всего лишь менять прогнозы на противоположные. Так вот, в российской прессе журналистами как-то не отмечалось постоянное и, на мой взгляд, совершенно неоправданное изменение позиции Кудрина. СМИ тиражировали только фразы «текущего момента», не обращая свое внимание на его слова, сказанные по тому же поводу ранее.
Кроме того, негативным моментом, по моему глубочайшему убеждению, стали некоторые упрощения и допущения и в верстке самих публикаций. Весьма скептически начинаю относиться, допустим, к изданию, которое с некоторого времени стало очень часто настолько уплотнять текст при верстке, что все слова кажутся написанными слитно. Прочитать с первого раза, разделив в одной строке слов эдак пять–шесть, напечатанных без видимого пробела между ними, зачастую просто невозможно. И уж если я вижу подобное обращение с текстом, то, с очень высокой долей вероятности, близкой к 90%, в этом же номере этого издания я встречу полнейшее пренебрежение правилами переноса. Самый банальный пример, приходящий в голову, – это варианты переноса в слове «войск». Нормального учителя русского языка при виде нескольких вариантов переноса в этом слове с одной строки на другую еще лет 10 назад «хватил бы кондратий». Так нет же, вполне себе уважаемые, мягко говоря, издания позволяют себе и «вой-ск» и «во-йск». Такие, на первый взгляд, мелочи с течением времени начинают несколько нервировать лично меня как читателя. К счастью, только в одном издании видел перенос на следующую строку одной буквы – хоть на этом «спасибо».
Во-вторых, считаю, что с момента написания Виталием Третьяковым в региональных СМИ картинка несколько видоизменилась. С переходом на совершенно иные принципы выборности губернаторов региональные СМИ стали менее ориентированы на личности глав регионов. Особенно тех регионов, где вместо выборных глав губернаторы сменились президентскими назначенцами. В то же время, региональная пресса областного, краевого и республиканского уровня стала больше зависеть от «Единой России» и крупного регионального бизнеса. В основном образовавшийся за счет меньшей заинтересованности глав регионов вакуум влияния на СМИ был заполнен «Единой Россией».
Кроме того, Виталий Третьяков не оценил степень свободы Интернет-источников. Здесь вроде бы все понятно, но есть одно «НО!». Отсутствие в России внятной оппозиционной к различным уровням власти прессы приводит к недостатку качественных различных точек зрения на одни и те же события, которые, кроме всего прочего, могли бы еще и претендовать на объективность.
Это вместе с часто встречающимся апломбом и бредом редких изданий-оппозиционеров в стиле Валерии Новодворской или Бориса Немцова приводит к тому, что Интернет (в лице как официальных СМИ, так и политизированных блогов) превратился в абсолютно реальную свалку мусора, в которой навалено всего и помногу, но в качестве информации для понимания и последующей оценки мало что из этого можно использовать. Образно говоря, весь этот хлам годится только для тех, кто готов подхватить любую, даже идиотскую мысль, отличающуюся от официальной точки зрения. А любого, кто пытается одернуть, говоря о недостоверности информации или банальном неприятии точки зрения, тут же называют «кремлевским выкормышем», даже не разбираясь в том, что этот «любой» пытался сказать.
На мой взгляд, такая ситуация является именно тем бумерангом, который вернулся творцам нашей нынешней ситуации со средствами массовой информации. Если человек категорически не готов потреблять в духовную пищу какой-то ингредиент, то, получается, он кушает любое, что этот ингредиент не содержит, даже в случае, если ему эта пища просто вредна и смертельно опасна.
В целом, если не вдаваться в детали, ситуация в российских СМИ принципиально совпадает с картиной в Китае, как ее рисует гонконгский бизнесмен Лю Чанлэ, управляющий медиахолдингом Phoenix TV – единственным зарубежным и частным телеканалом, обладающим правом относительно свободного вещания на Китай.
Цитата по журналу «Эксперт» от 8 февраля 2010 года:
«Мне кажется, сейчас все СМИ в Китае можно разделить на две части. Одна из них, в основном телевидение, остается орудием государства. Они контролируются очень жестко. Но есть и другие СМИ, «читательские» – ежедневные и еженедельные, такие как «Наньфан Чжоумо», «Синьцзиньбао», они работают для читателя и регулируются не столько государством, сколько рынком. На мой взгляд, разделение идет именно здесь: одни СМИ сохранили свои первоначальные пропагандистские функции и остались частью властных структур, другие работают для читателей и в первую очередь учитывают их интересы. Ну и есть еще интернет, который просто невозможно полностью проконтролировать даже технически».
аналитик Сергей Чесноков
