Из истории информационных войн периода вооруженных столкновений (часть 1)

И перья скрипели, когда пушки гремели… (Очерк истории «военной журналистики»^[1]: от типографского станка до телеграфа)

Мартиросян Альберт Эдуардович, руководитель отдела аналитики агентства медийных исследований Ex Libris, аспирант Института славяноведения РАН.

Парадом развернув моих страниц войска,

я прохожу по строчечному фронту…

В. Маяковский

Впервые статья была опубликована в журнале «Проблемы национальной стратегии» №6 (15) 2012 г. Перепечатывается с изменениями и дополнениями.

Пожалуй, красноречивее и убедительнее всего о растущей активности СМИ в освещении вооружённых конфликтов последних двух десятилетий свидетельствуют данные о присутствии военных корреспондентов на театрах военных действий. Так, если в 1991 г. войну в Персидском заливе освещали почти 1,5 тыс. журналистов, то в 1999 г. над фиксацией, осмыслением и изложением событий Косовского кризиса трудилось около 3,8 тыс. представителей «четвёртой власти»^[2], а пятью годами позже пресс-службой Вооружённых сил США в Багдаде было аккредитовано более 6 тыс. «служителей пера»^[3]. Столь стремительное увеличение числа военных корреспондентов, помноженное на безудержное техническое перевооружение средств массовой информации и постоянное совершенствование коммуникационной техники, заставляет всерьёз задуматься о роли и месте масс-медиа в современных войнах и военных конфликтах.

Ряд исследователей^[4], указывая на беспрецедентный рост влияния СМИ на формирование международного общественного мнения, считают журналистику средством, способным воздействовать на исход не только отдельных сражений, но и войн в целом.

Данная точка зрения весьма популярна среди некоторых американских журналистов («Пока CNN не объявило о победе американских войск, победы нет»^[5]). В то же время другие авторы расценивают информационное сопровождение военных действий всего лишь как один из сопутствующих инструментов, не оказывающих решающего влияния на общий итог военных кампаний. С другой стороны, изучение и измерение силы воздействия на аудиторию «печатного слова» или «телевизионной картинки» тесно переплетены с проблемой целесообразности распространения информации в период кризисных ситуаций и соотношения свободы печати с интересами национальной безопасности.

Причём если необходимость некоторой «информационной диеты» в военное время ни у кого не вызывает сомнения, то вопрос о том, каковы должны быть ограничения и кто их должен устанавливать, порождает острые разногласия и споры, отличающиеся высоким эмоциональным накалом и полемической заостренностью. В связи с этим небезынтересно обратиться к опыту взаимоотношений между органами государственной власти и СМИ в период войн, а также к истории становления и развития того направления в журналистике, что специализируется на освещении вооружённых конфликтов. Поскольку, на наш взгляд, это как раз тот случай, когда история, будучи «отголоском прошедшего», может стать вместе с тем и «зеркалом настоящего»^[6].

Среди факторов, способствовавших возникновению и эволюции СМИ, принято выделять как распространение грамотности, так и целый ряд социально-политических, экономических и культурных преобразований. Сверх того, в качестве одного из двигателей прогресса коммуникационных технологий называют присущее человеческой натуре чувство «новостного голода», корни которого были в своё время тонко подмечены Иваном Васильевичем Киреевским: «Он [человек. − Прим. А.М.] хочет знать, что делается в мире, в судьбе ему подобных, часто без малейшего отношения к себе. Он хочет знать, чтобы только участвовать мыслью в общей жизни, сочувствовать ей изнутри своего ограниченного круга»^[7]. Это охватившее широкие круги населения обострившееся желание знать, что делается «в мире и на войне», в известной степени стимулирует деятельность средств массовой информации, призванных утолить жажду алчущей новостей публики. Однако, на наш взгляд, наиболее существенной предпосылкой зарождения и развития прессы как качественно нового феномена в истории человечества явилось изобретение и совершенствование технологий фиксации и распространения социально значимых сведений. Именно поэтому основным критерием, в соответствии с которым история военной журналистики была разделена на периоды, стало появление новых технических и технологических изобретений − способов фиксации информации (книгопечатание, фотография), её доставки (пароход, паровоз, самолет), средств связи (телеграф, телефон) и новых каналов массовой коммуникации (радио, телевидение, компьютер и Интернет)^[8]. Но мы, обозначив лишь наиболее мощные технологические стимулы развития СМИ, ознаменовавшие смену технологических эпох, условно выделили четыре основных периода. В данной статье речь пойдёт о первых двух, отражённых в названиях соответствующих подзаголовков. Однако прежде чем перейти к ним, мы считаем целесообразным кратко изложить некоторые вопросы терминологии и категориально-понятийного аппарата.

В отечественной историографии преобладает тенденция употреблять термин «военная журналистика» в узком смысле^[9], когда ему синонимичны следующие понятия: «система периодических армейских изданий», «военная периодическая печать», «органы периодической печати армии и флота», «газеты и журналы вооружённых сил», «военно-ведомственная периодика» и т.п. То есть в данной трактовке акцент делается на принадлежность печатного органа ведомственным структурам, а также наличие определённой целевой аудитории и тематической направленности, причём нередко авторы классифицируют совокупность исследуемых изданий на общевойсковую, военно-морскую, казачью прессу и т.д. Согласно другой интерпретации, которая во многом пересекается с предыдущей, во главу угла ставится статус самого фронтового корреспондента, зачастую состоящего на службе в вооружённых силах (так называемая «журналистика в шинелях»)^[10]. Между тем ряд англоязычных исследователей, противопоставляя «военной журналистике» журналистику, ориентированную на переговоры и заключение мира, воспринимают то же понятие через призму намерений журналистов, ориентируясь на наличие или отсутствие у них предубеждений, склоняющих читателей к умозаключению о необходимости насильственного разрешения того или иного конфликта^[11]. Также распространены иные подходы, заостряющие внимание исключительно на присутствие военной тематики, включая армейские будни в мирное время, реформу армии и проблемы ВПК. Мы же, следуя примеру другой группы исследователей^[12], не пытаемся истолковывать «военную журналистику» «в тесном значении этого слова»^[13], а подразумеваем под данным термином деятельность представителей «четвёртой власти» по освещению именно войн и вооружённых конфликтов, причём не столько в узкоспециализированных изданиях, сколько в ключевых общественно-политических СМИ.

Эпоха типографского станка (первая половина XVII − первая половина XIX в.)

По мнению ряда специалистов^[14], предыстория журналистики как формы коммуникации уходит своими корнями в античность с её гонцами и глашатаями, древнегреческими левкоматами^[15] и древнеримскими «протогазетами»^[16]. С древнейших времён человеческое общество проявляло неподдельный интерес к сообщениям с полей битв, известиям о расстановке сил, ходе боевых действий, исходах сражений и потерях сторон. По меткому замечанию французского историка античности Гастона Буасье, ещё древние римляне для того, чтобы «с успехом поддерживать предпринятые уже войны и подготовиться к тем, которые ещё угрожали, должны были не спускать глаз с целого мира и знать обо всём, что происходило»^[17]. При этом они «интересовались не только судьбой своих легионов, сражавшихся в Испании, Африке, Греции, но находили также полезным иметь сведения о внутреннем положении подозрительных или враждебных им стран»^[18].

Вместе с тем принято считать, что первой страной, овладевшей технологией печати, был Китай^[19]. Однако в силу иероглифической особенности китайского письма книгопечатание в Поднебесной не обрело такой популярности, какую позднее оно имело в Европе Нового времени. Подлинная революция в печатном деле произошла после того, как в 40-х гг. XV в. типограф из Майнца И. Гутенберг, с детства знакомый с монетным производством, сконструировал станок, печатавший с набора, состоящего из отдельных подвижных металлических литер^[20]. Именно это изобретение, обеспечив в последующие полтора столетия замену рукописных газет на печатные, сделало возможным появление прессы как таковой. Прессы, которая, по определению, носила периодический и, что не менее важно, массовый характер. Она была призвана удовлетворять возраставшую в Европе XVI−XVII столетий потребность в сборе и оперативной передаче актуальной информации об экономической и социально-политической конъюнктуре. «Изящную словесность, − сокрушался в 1845 г. И. В. Киреевский, − заменила словесность журнальная… Форма приноровлена к требованиям минуты… мысль подчинена текущим обстоятельствам»^[21].

Примечательно, что вождь и инициатор немецкой церковной Реформации XVI в. Мартин Лютер одним из первых оценил и весьма активно использовал «огневую мощь» типографий, позднее названных, по меткому выражению Симона Боливара, «артиллериями мысли»^[22].

Иными словами, детище Гутенберга стало едва ли не главным орудием борьбы протестантов против католической церкви, катализатором массовых религиозных столкновений и крестьянской войны в раздробленной Германии, что, в свою очередь, затормозило развитие книгопечатания в немецких городах, и его центр переместился в Англию, Францию, Нидерланды и Бельгию. Масштабы внедрения технологии «искусственного письма» поражали воображение уже к концу XV столетия, спустя всего 40 лет с момента появления первых типографий, число которых возросло до 1,1 тыс. более чем в 250 европейских городах. К тому времени было издано около 40 тыс. книг различных наименований общим тиражом в несколько миллионов экземпляров^[23].

Общепризнанной версии относительно даты зарождения европейской газетной периодики^[24], по всей видимости, не существует. Одни исследователи указывают на изданную в Страсбурге в январе 1609 г. газету, начинающуюся словами «Relation: Aller Furnemmen», и на появившуюся в том же году в Аугсбурге «Avisa Relation oder Zeitung»^[25], другие − на вышедшую в Антверпене в 1605 г. «Nieuwe Tijdenghen»^[26]. Полагают, что само слово «gazzetta» произошло от наименования мелкой итальянской монеты с изображённой на ней сорокой (итал. gazza), которой было принято в XVI в. расплачиваться за прочтение ежедневного публичного листка с новостями о придворной жизни, торговле и т.п. Не менее любопытна и другая этимологическая гипотеза, согласно которой слово «газета» происходит от итальянского глагола gazettare или garrulare, что означает «болтать, шуметь». Оба толкования в известной мере отражают специфику «второй древнейшей профессии», во всяком случае, именно таким пренебрежительным термином обычно принято клеймить журналистское ремесло. Однако вернёмся к нашей теме.

Известно, что первая британская печатная газета «Weekly News» своим появлением на свет в 1621 г. обязана Тридцатилетней войне (1618−1648 гг.), о чём свидетельствует английский историк Ф. Монтэгю^[27]. Спустя десятилетие во Франции под редакцией Теофраста Ренодо появилась существующая и поныне «La Gazette»^[28], которая со временем трансформировалась из имени собственного в имя нарицательное. Идея создания этого первого в истории общенационального политического периодического издания, являвшегося органом государственной власти, принадлежала кардиналу де Ришелье, а Людовик XIII инкогнито писал в газету «о своих военных подвигах и был, по сути, первым военным журналистом»^[29]. В частности, ему принадлежали многочисленные корреспонденции о походах королевских войск в 1633−1644 гг. в Лотарингию, Пикардию и Лангедок^[30].

Без военного фактора не обошлось также и зарождение печатной газетной периодики в России^[31]: по указу Петра I 16 декабря 1702 г. стали издаваться знаменитые «Ведомости», широкое отражение в которых получили события Северной войны (1700−1721 гг.)^[32]. Кроме того, через 11 дней после подписания соответствующего петровского указа в Москве специальным номером был напечатан «Юрнал, или поденная роспись, что в мимошедшую осаду под крепостию Нотебургом чинилось. Сентября с 26-го числа в 1702 году». Созданием первого в отечественной истории периодического печатного органа Петр I поставил типографский станок на службу своей внутренней и внешней политики^[33]. По утверждению Н. Волковского^[34], основывавшегося на научных изысканиях историков XIX в. Ф. Витберга^[35] и С. Соловьёва^[36], одной из причин издания «Ведомостей» и «Юрнала» было то, что ряд газет, выпускавшихся в Швеции и немецких княжествах, изображали Россию варварским государством, угрожавшим Европе. Например, в одной из германоязычных газет, вышедших в 1701 г. в Фрейштадте^[37], упорно восхвалялись храбрость шведских солдат и военное искусство шведских офицеров, тогда как русские были представлены малодушными трусами^[38], а «Московское государство» сравнивалось с диким зверем и старым дряхлеющим древом^[39]. «Ведомости» же были призваны держать удар и противодействовать подобным выпадам в адрес российской армии и государства. В частности, газета опровергала сообщения противной стороны о зверствах русских солдат в Лифляндии. При этом изданию запрещалось предавать огласке данные о потерях и неудачах русских войск. Неблагоприятные для русской армии факты обнародовались позднее, после того, как теряли свою политическую остроту.

Уже во время освещения эпизодов Северной войны журналистами противоборствующих держав был опробован ряд публицистических приёмов: отбор фактов с последующими пристрастными комментариями и тенденциозной оценкой; дезинформация^[40], ироническое отношение к противнику^[41]; размещение неподтверждённой информации с оговоркой о её возможной недостоверности; замалчивание нежелательных сюжетов и выпячивание выгодных. Подобные манипуляции позволяли руководству враждующих сторон использовать прессу в качестве высокоэффективного орудия убеждения широких масс в справедливом характере войны для своего государства и формирования благоприятного мнения среди отечественных, а впоследствии и зарубежных читателей.

В связи с этим не приходится удивляться, что многие европейские монархи не могли устоять перед соблазном систематической эксплуатации печати в своих целях, что привело к жёсткому подчинению журналистики задачам государственным и военным. Газеты превратились в объект пристального внимания правителей, которые старались поставить их себе на службу, особенно в ходе военных кампаний. К примеру, мощь типографского станка должным образом оценил прусский король Фридрих II, который, сохраняя полную анонимность, подробно описывал свои походы на страницах берлинских газет (под заглавием «Письма очевидца»). Как известно, наряду с предварительной цензурой он довольно активно практиковал распространение так называемых «газетных уток», которые успешно влияли на общественные настроения. Так, инспирировав известие о небывалом граде в провинции, погубившем весь урожай, Фридрих отвлёк общественность от откровенного недовольства новыми военными приготовлениями. Его перу принадлежит значительное число статей и заметок, в которых он склонял общественное мнение в пользу проводимой им внешнеполитической линии и выставлял «в выгодном освещении свои военные предприятия»^[42].

По мнению ряда историков французской печати^[43], даже такого человека, как Наполеон Бонапарт, с его фанатичной верой в могущество армии, поражала сила газет^[44].

Не случайно императору французов принадлежит следующее знаменитое изречение: «Четыре враждебные газеты могут нанести более чувствительный урон, чем 100 тыс. солдат в открытом поле»^[45]. Наполеоновская модель жёсткого и бескомпромиссного управления прессой имела свой ярко выраженный стиль: «Приказывайте помещать в газетах статьи обо всём вызывающем и оскорбительном для французской армии, что делается в Вене… Нужно, чтобы ежедневно была такая статья в «Journal de lʼEmpire», или в «Publiciste», или в «Gazette de France»^[46]. Таковы были его распоряжения перед войной с Австрией в 1809 г. Не раз он требовал от зависимых правительств, чтобы те лгали в своих газетах, и со свойственной ему точностью даже определял то, в какой мере следовало грешить против истины в каждом конкретном случае^[47]. Показательны также те суровые санкции, грозящие зависимым или полузависимым странам, в местной печати которых размещались подозрительные, с точки зрения императора, публикации. Обнаружив однажды подобную статью в швейцарской «Gazette de Lugano», Наполеон приказал вице-королю Италии Евгению Богарне и министру иностранных дел Шарлю Морису Талейрану «запретить немедленно газету, арестовать редактора, арестовать автора, арестовать даже директора почт в Швейцарии (за то, что не догадался задержать номер газеты), объявить, «что при малейшем замедлении» в осуществлении всех этих арестов император отторгнет от Швейцарии Лугано и две прилегающие области присоединит к своему Италийскому королевству»^[48]. Эти меры наглядным образом характеризуют то, как высоко «маленький капрал» оценивал репутационный ущерб, исходящий от любого нежелательного материала в СМИ.

Эффективность наполеоновского подхода к информационному сопровождению своих военных предприятий была очевидна даже его политическим оппонентам. Например, министр иностранных дел Австрии Клеменс фон Меттерних писал в июне 1808 г.: «Трёхсоттысячное войско не сможет завоевать страну и её пределов быстрее, чем дюжина перьев наполеоновских журналистов»^[49].

В том же году, после того как возглавляемая маршалом Иоахимом Мюратом 118-ти тысячная французская армия вторглась в Испанию, ведущая британская газета «The Times» командировала на франко-испанский фронт штатного журналиста Генри Робинсона, заметки которого вызывали крайнее недовольство Наполеона. По всей видимости, учреждение должности военного корреспондента являлось своего рода ответом на триумфальное шествие и поразительную результативность деятельности «перьев наполеоновских журналистов»^[50].

В ходе Отечественной войны 1812 г. заметную роль сыграли походные типографии, активно применявшиеся армиями противоборствующих сторон. Развёрнутая усилиями А.С. Кайсарова и Ф.Э. Рамбаха, двух патриотически настроенных профессоров Дерптского университета, русская походная типография при штабе 1-й Западной армии^[51] помимо выпуска агитационно-пропагандистских листовок и брошюр на немецком, французском, испанском и русском языках издавала газету «Россиянин» и регулярные «Известия из армии», которые противопоставлялись пропаганде «Бюллетеней Великой армии»^[52]. К августу 1812 г. штабом М. И. Кутузова было налажено систематическое издание известий об успехах английских войск и повстанческого движения на Пиренейском полуострове, которое было рассчитано на испано-португальские контингенты наполеоновской армии, представлявшие наиболее благодатную почву для русской военной пропаганды^[53]. В отдельных случаях материалы, издаваемые в отечественных типографиях, становились предметом ожесточённой ответной полемики со стороны французской прессы, инициируя нешуточные публицистические баталии, участие в которых принимал сам Наполеон^[54]. Некоторые очерки о ходе и предварительных итогах боевых действий неоднократно перепечатывались в российских и зарубежных изданиях, как это произошло со знаменитым «Отступлением французов», распространённым чуть ли не по всей Европе^[55].

Кроме того, вышеупомянутые «Известия из армии» весьма неплохо справлялись с задачей популяризации героизма русского солдата, информировали о методах и тактике партизанских действий, побуждая к патриотической самодеятельности. Они же сыграли немалую роль в сплочении населения Российской империи вокруг идеи священной, национально-освободительной, Отечественной войны. В свою очередь, «тыловая пресса», регулярно перепечатывавшая «летучие известия» с передовой, была воодушевлена тем же патриотическим чувством, что и издания фронтовой печати А.С. Кайсарова. Особой вехой стало создание в 1813 г. при Министерстве иностранных дел России специального отдела по внешнеполитической пропаганде, издававшего до 1824 г. франкоязычную газету «Le Conservateur Impartial».

Итак, война типографий, борьба за умы и благорасположение общественности становились неотъемлемой частью войны мортир и пушек, ударная сила и огневая мощь которых порой затмевалась расширяющимся потенциалом «артиллерии мысли». Причём по мере совершенствования технологии печати, постепенной механизации и автоматизации наборных процессов социально-политическая жизнь стала острее испытывать непрестанно возраставшее воздействие материально зафиксированного слова.

По большей части история взаимодействия властных структур и СМИ в «эпоху типографии» − это хроника становления и эволюции авторитарной концепции прессы, которой свойственны предварительная цензура (правдивость информации зачастую приносится в жертву интересам власти), жёсткое подчинение (газета − рупор власти) и система лицензирования. Однако по мере развития научно-философской и общественной мысли в Европе конца XVII − начала XVIII в. всё большую популярность обретали идеи эпохи Просвещения, призывавшие к «свободе печати», «свободе слова». Под их влиянием набирали оборот процессы секуляризации и разгосударствления прессы, которой, в соответствии с концепциями либеральных мыслителей, в дальнейшем будет отведена немаловажная роль в обеспечении диалога между обществом и властью. На фоне постепенной трансформации авторитарной модели СМИ политические инструменты давления на прессу в ряде стран заменялись менее жёсткими законодательными (законы о цензуре, английские законы о клевете) и экономическими ограничениями (штемпельный налог).

Провозглашавшаяся как в мирное, так и в военное время приверженность свободе слова и независимости прессы нашла своё отражение во множестве законодательных и нормативно-правовых актов большинства ведущих держав: английский Билль о правах 1689 г., шведский Закон о свободе печати 1766 г., французская Декларация прав человека и гражданина 1789 г., американский Билль о правах 1791 г., французский Закон о свободе печати 1881 г. и др. Таким образом, уже к XVIII столетию в противовес модели жёсткого подчинения СМИ постепенно вырисовывается альтернативная тенденция к более мягкому регулированию деятельности прессы и обеспечению её независимости от государственных и религиозных структур.

Эпоха телеграфа и фотографии (середина XIX в. − 20-е гг. XX в.)

Многочисленные войны XVII−XVIII вв. и первой половины XIX в. надлежащим образом комментировались в прессе, но лишь к середине XIX в. освещение военных действий средствами массовой информации стало признаваться отдельным жанром журналистики. Своеобразным Рубиконом принято считать Крымскую войну (1853−1856 гг.), во время которой зарождался институт профессиональных военных корреспондентов. Эта же война явила миру институт военных фотокорреспондентов и стала первой ступенью к завоеванию телеграфом лидирующих позиций в системе информационных ресурсов того времени. Благоприятную почву для этого подготовили промышленная революция и связанный с ней технический прогресс, сопровождавшиеся небывалым экономическим ростом, процессами урбанизации, повышения производительности труда и строительством железных дорог. К числу качественно новых характеристик запатентованного Сэмюэлем Морзе в 1837 г. электромеханического телеграфа, ознаменовавшего собой начало новой эры в журналистике, можно отнести возможность передачи информации достаточно быстро для того, чтобы успеть оказать соответствующее влияние на оперативное принятие политических решений. Для сравнения: в 40-е гг. XIX в. «царица газетного мира» «The Times» тратила до 250 тыс. франков^[57] в год на обеспечение ежемесячного курьерского сообщения между Индией и Британией через Суэцкий канал и Александрию, в то время как её конкурент – американская газета «New York Herald» организовала сообщение с Индией через Марсель и Булонь, прикупив лучший из пароходов, который «днём и ночью стоял под парами в Булони, всегда готовый пуститься через Ламанш в любую погоду с привезёнными из Индии депешами»^[58]. Телеграф обессмыслил существование подобных громоздких систем сообщения, обеспечивающих передачу важной оперативной информации.

Канули в Лету те времена, когда на передовой продолжались боевые действия по той простой причине, что сведения о подписанном накануне мирном договоре доходили до военного командования практически с двухмесячным опозданием, как это случилось после битвы за Новый Орлеан на завершающем этапе англо-американской войны 1812−1815 гг.^[59] Отныне краткие сообщения первоочередной важности в течение считанных минут передавались в издательства ведущих газет и печатались в особых колонках под заголовками: «Последние новости по телеграфу», «Морзеографика» или «Молния»^[60]. Причём помимо беспрецедентной скорости передачи оперативных данных телеграфная связь характеризовалась надёжностью функционирования, скрытностью передаваемой информации и внушительным потенциалом в области дальнейшего совершенствования аппаратуры, автоматизации процессов передачи и приёма текстовой информации.

Так, с лёгкой руки выдающихся учёных-изобретателей^[61] XIX в. детища научно-технической революции необратимо изменили социально-политическую реальность. А с появлением очередного технологического новшества возникали дискуссии как о целесообразности их использования и широкого внедрения, так и о возможных негативных последствиях. Некогда «The London Spectator» сокрушался: «Все люди должны думать обо всём в одно и то же время; должны рассуждать о несовершенной информации, практически не имея времени для рассуждений». Далее в той же публикации говорилось: «Постоянная диффузия разного рода заявлений в обрывочных сведениях, постоянное возбуждение чувств на непроверенных фактах, постоянное стремление сформировать поспешные или ошибочные мнения, в конце концов, надо полагать, ухудшают способность к пониманию у тех, на кого направлена работа телеграфа»^[62]. Фотографию же многие и вовсе считали прекрасным средством манипуляций с целью пропаганды. Уже первый в истории военный фотограф Роджер Фентон^[63], к деятельности которого мы обратимся ниже, подмечает, что когда «камера не лжёт прямо, она может лгать по упущению»^[64].

Возможности электрического телеграфа были опробованы американской прессой ещё в американо-мексиканской войне 1846−1848 гг. Однако триумф нового средства коммуникации обычно увязывают с предприимчивостью барона Пауля Юлиуса фон Рейтера, основавшего в 1851 г. компанию под названием «The Underwater Telegraph» («Подводный телеграф»), офис которой был расположен в одном из зданий Лондонской фондовой биржи. Впоследствии переименованное в «The Continental Telegraph» («Континентальный телеграф») агентство Рейтера пользовалось услугами телеграфного кабеля, проложенного под проливом Па-де-Кале^[65], через который биржевики и трейдеры получали самую свежую информацию по ценам и котировкам. Агентству не сразу удалось выйти на газетный рынок из-за жёсткого противостояния с влиятельнейшей «The Times», имевшей сеть собственных корреспондентов практически по всей Европе, в США, Китае, Индии и на Ближнем Востоке. К тому же Рейтера подозревали в шпионаже в пользу Германии с целью подрыва информационной безопасности Соединённого Королевства. К слову сказать, проживающий в Лондоне Карл Маркс усмотрел в нём разведчика, работавшего на Россию^[66]. Но после того как 8 сентября 1855 г. «The Continental Telegraph» опередил «The Times» в сообщении о падении Севастополя, английские газеты, а затем и сама «The Times» стали торопливо заключать договоры с агентством Рейтера^[67], расширившим свой тематический диапазон за счёт включения в него политических новостей. Всего через несколько лет телеграфные линии буквально оплетут весь мир, а информационные агентства станут регулярно снабжать ведущие европейские и североамериканские издания свежими и актуальными фронтовыми сводками.

Изучая образ России в зеркале французской прессы накануне Крымской войны, академик Е. В. Тарле подчёркивает откровенную враждебность «клевретов Наполеона III», стремившихся сообщить готовившейся войне характер религиозного и культурного крестового похода против «православной ереси» и «русских варваров»^[68]. Не отставала и «пальмерстоновская печать»: Синопский морской бой, послуживший формальным поводом для вступления Англии и Франции в войну против России, был охарактеризован западноевропейскими газетами как «бойня»^[69]. Новостные материалы об «ужасном побоище»^[70] были многократно продублированы новозеландскими колониальными изданиями Британской империи, в которых сохранились интенсивно муссировавшиеся английскими газетами весьма тенденциозные описания сражения: «…после того, как все корабли были уничтожены, русские обстреливали картечью турок, пытавшихся спастись вплавь. Они убили столько, сколько смогли, даже после того, как все очаги сопротивления были подавлены»^[71] (рис. 5). По наблюдениям русского военного историка А. М. Зайончковского, общественное мнение в Великобритании, на которое при желании можно было впоследствии сослаться и опереться, накалилось до такой степени, что привлечь его к более обширному плану мести, отвратив тем самым внимание англичан от ошибок правительства, было делом нетрудным^[72]. Очевидно, вышеприведённая зарисовка боя не могла не внести свой вклад в распространение определённых воззрений среди британской общественности, впервые услыхавшей о русском черноморском флоте в минуту получения известия о «синопском погроме»^[73].

Тем временем «война типографий», ставшая провозвестницей, а затем и верной спутницей прямых вооружённых столкновений, по мере внедрения нового средства связи преобразовывалась в «войну телеграфных линий». Уже первые военкоры Крымской войны отправляли свои материалы в редакции газет по телеграфу^[74]. Среди «телеграфирующих»^[75] батальные репортажи был и журналист ирландского происхождения из лондонской «The Times», вошедший в историю как «первый современный военный корреспондент»^[76] и «отец военной корреспонденции»^[77]. Речь идёт о снискавшем огромную популярность Уильяме Ховарде Расселе (рис. 6), строки донесений которого вдохновляли поэтов^[78], становясь крылатыми выражениями, а его разоблачения военных и политических кругов спровоцировали парламентское расследование, закончившееся сменой военного руководства и отставкой кабинета лорда Джорджа Абердина^[79]. Шотландская исследовательница Сара Макартур в своей работе отмечает, что вплоть до настоящего времени многие военные корреспонденты считают «его строгий, тщательно продуманный стиль… обозревателя событий, а не участника»^[80] примером для подражания^[81]. Однако прославившийся военкор Крымской войны отнюдь не был столь удовлетворён собственной работой и называл себя не иначе как «несчастный вожак несчастливого племени»^[82].

Откровенные иллюстрации сэра Уильяма Рассела с полей сражений, его критические заметки, обнажавшие бездарность английской военной и хозяйственной администраций, будоражили британскую публику, вводя читателей в оцепенение, удваивая тиражи «The Times». Из его корреспонденций англичанам также довелось узнать о холере и других тяжёлых заболеваниях, уносивших едва ли не больше жизней их соотечественников, чем русские пули. Как водится, не обошлось и без обвинений в адрес обличителя, «глаголом жгущего сердца людей». Ему инкриминировали разглашение военной тайны, шпионаж в пользу России, подрыв боевого духа и травлю командующего английскими войсками фельдмаршала лорда Раглана^[83]. Последний, в свою очередь, в январе 1855 г., незадолго до своей гибели, жаловался военному министру: «Я задаю вопрос, мог ли платный агент русского императора лучше служить своему хозяину, чем это делает корреспондент газеты, имеющей самый большой тираж в Европе?»^[84] Любопытно, что прямой потомок легендарного фельдмаршала лорд Фицрой Раглан-младший, полностью солидарный с мнением своего прапрапрадеда, считает Рассела «настоящим вредителем», отметив, что к линии фронта «сейчас бы его и близко не подпустили»^[85]. Ещё более категоричен в своих оценках принц Альберт, родоначальник ныне правящей в Великобритании Виндзорской династии, сетовавший на то, что «перо и чернила ничтожного писаки разваливают страну»^[86]. А бывший английский государственный секретарь по военным делам Сидней Герберт^[87] и вовсе был уверен, что армия учинит расправу над корреспондентом «The Times», устроив самосуд и линчевание^[88].

Однако для восстановления положительного образа своих вооруженных сил в глазах британской общественности королева Виктория была вынуждена прибегнуть к иным мерам, обратившись к другу августейшей семьи, основателю и первому секретарю Королевского фотографического общества Роджеру Фентону. Его фоторепортажи, принёсшие «Восточную войну» в каждый английский дом, можно расценивать как один из первых примеров использования фотографии в пропагандистских целях, поскольку неприглядная сторона войны была оставлена Фентоном за объективом фотокамеры. В Крымскую войну также дебютировал один из первых в истории нашей отечественной журналистики военный корреспондент Николай Васильевич Берг (рис. 7), регулярно писавший об обороне «Русской Трои» в журнал «Москвитянин» М. П. Погодина (согласно другим данным, пальму первенства следует присудить Л.Н. Толстому)^[89].

На смену нескольким военным корреспондентам времён войны 1853−1856 гг. спустя каких-то пять лет пришли 500 военкоров северян, освещавших события периода Гражданской войны в США (1861−1865 гг.). Информация такого рода стала приносить немалую коммерческую прибыль основным газетам, которые увеличивали свои тиражи после каждого важного сражения. Военные со своей стороны старались пресекать назойливые попытки СМИ, ставившие под угрозу вопросы национальной безопасности. Так, генерал-майор армии северян Уильям Шерман в своих безуспешных попытках остановить появление статей, где журналисты подробнейшим образом описывали сожжение Атланты (1864 г.), следующим образом оценивал деятельность представителей «пишущей братии»: «Эти писаки одержимы бесстыдством сатаны. Они проникают в лагерь, снуют между бездельниками, разведывают последние лагерные сплетни и потом выдают их за реальные факты. Они − просто чума, я бы рассматривал их как шпионов, которыми, в сущности, они и являются. Если бы я их всех истребил, на следующее утро перед завтраком были бы уже свежие новости из ада»^[90]. Цензурная политика Севера предусматривала систему санкций с возможностью судебного преследования тех СМИ, которые были уличены в публикации сведений, являвшихся потенциально опасными в военно-стратегическом отношении. Кроме того, практиковалось отлучение провинившихся изданий от пользования услугами почты, а также осуществлялся контроль над распространением новостей по национальным телеграфным линиям^[91], длина которых к тому времени только в восточных штатах составляла 50 тыс. миль^[92].

История войн второй половины XIX в. изобилует примерами разбалтывания печатью конфиденциальной военной информации. Например, в годы франко-прусской войны (1870−1871 гг.) 3-я немецкая армия под командованием фон Блюменталя по завершении битвы при Вёрте, двигаясь на запад, разминулась на 2−3 перехода с французскими войсками Патриса де Мак-Магона, двигавшимися на восток. Однако немецкое командование направило свои войска на север и воспрепятствовало планам французов после того, как немцам попалась в руки французская газета, сообщавшая, что армия Мак-Магона находится на Реймсе^[93]. Утверждают также, что до сражения при Седане, открывшем немецким войскам дорогу на Париж, прусский главнокомандующий фон Мольтке получил из английских газет точную картину расположения французской армии^[94]. Так, уже к началу франко-прусской войны военные корреспонденты, по наблюдениям одного из английских исследователей, стали кастой профессионалов, конкурирующих друг с другом в том, кто быстрее напишет заметку и донесёт её до читателя^[95]. Вместе с тем предпочтение зачастую отдавалось не корректности и достоверности информации, а скорости передачи материала, что стало чуть ли не главным слагаемым успеха журналиста. И если массовость информации − заслуга технологии автоматизации печати, то скорость передачи сообщений − плод триумфа глобальной телеграфной системы, функционировавшей в соответствии с подписанным в 1870 г. Картельным договором между крупнейшими телеграфными агентствами о создании всемирной сети обмена информацией. Этот первый в истории мировой журналистики информационный передел мира, просуществовавший вплоть до Первой мировой войны, закреплял за агентством «Рейтер» приоритетное право на распространение информации в Великобритании и её многочисленных колониях, а также в Восточной Азии; «Вольф» пользовался тем же приоритетным правом в Германии, Северной Европе, Австро-Венгрии и России; «Гавас» − во Франции, всех франкоязычных странах и колониях; «Ассошиэйтед Пресс» − на территории американского континента^[96].

В сложившихся технологических условиях самостоятельность военных журналистов, их страсть к сенсационности вкупе с непониманием стратегических целей становились фактором риска для высших военных и политических руководителей того времени. Данный тезис хорошо иллюстрируют телеграммы корреспондента «Daily News» Мак-Гахана, сумевшего в 1876 г. проникнуть в Болгарию и первым рассказать миру о зверствах османских башибузуков по отношению к болгарам, и сообщения английского журналиста Эмилия Диллона, разоблачившего жестокость турецкой власти в Армении. Статьи последнего, вышедшие в «Daily Telegraph» и «Contemporary Review», подняли такую бурю негодования в Великобритании, до такой степени возбудили общественное мнение, которое объединилось вокруг Уильяма Гладстона, что тогдашний премьер лорд Солсбери готов был потребовать от Турции освобождения Армении. Чтобы добиться своей цели, Диллону приходилось идти на множество ухищрений и уловок: «По ночам, через крыши зданий, переодетый то женщиной, то курдом, пробирался он в жилище знакомого армянского семейства и оттуда отправлялся на розыски армянских беглецов, семьи которых были перерезаны курдами или турками. Показания этих беглецов он записывал и посылал в «Daily Telegraph»^[97]. Такие корреспонденты нередко создавали славу газете, удваивали и утраивали число её читателей. Разумеется, подобного рода известия нельзя однозначно отнести к военной корреспонденции, но показательно то, с каким трудом добывалась эта информация и насколько мощный всплеск общественного негодования провоцировала. Это, разумеется, не могло не наводить государственных и общественных деятелей на соответствующие размышления. Необходимо было извлекать уроки.

В условиях формирования принципиально новых социальных и коммуникационных реалий военные и политические деятели, движимые идеей обеспечения национальной безопасности, стали строго следить за недопущением СМИ к военной информации. В свою очередь, некоторые страны выработали соответствующие инструкции по взаимодействию с журналистами в период вооружённых конфликтов. Принятый германским рейхстагом в 1874 г. имперский «закон о печати», который отменил предварительную цензуру и содержал в себе зачатки свободы прессы, тем не менее закреплял за рейхсканцлером право «воспретить опубликование сведений относительно передвижения войск и средств»^[98]. Впрочем, первой реальной попыткой хоть как-то урегулировать правовое положение СМИ в зонах боевых действий стала Гаагская конвенция по правилам поведения в военное время, принятая в 1891 г. Согласно этой конвенции, аккредитованные и зарегистрированные журналисты получили статус «нестроевых солдат» в рядах армий^[99].

Во время Русско-турецкой войны 1877−1878 гг. взаимоотношения между армией и прессой регулировались циркуляром от 17 апреля 1877 г., к которому прилагались правила, согласованные с Военным министерством. В соответствии с указанными документами «все телеграммы о военных действиях пропускались в печать не иначе как с разрешения штабов действующих армий или комиссии Главного штаба»^[100]. Однако предварительная цензура в её наиболее бескомпромиссной форме утверждена не была^[101] и, по свидетельству журналиста и писателя В. И. Немировича-Данченко, «корреспонденты особенно ничем не были стеснены»^[102], хотя и «не были подготовлены к делу на театре боевых действий, действовали часто неумело, но русские, прежде всего, были правдивы и добросовестны»^[103]. В действительности, публиковавшиеся с первых дней кампании сводки боевых действий и ежемесячные обзоры положения дел на фронтах^[104] стали следствием осознания военным руководством невозможности избежать гласности, поскольку «журналисты, если не будут допущены в армию, всё же найдут возможность следить за ней издали и сообщать о ней слухи, вместо достоверных сведений»^[105]. В результате за работу в боевых условиях и проявленное при этом мужество многие из 98 зарегистрированных в армии русских и иностранных корреспондентов были удостоены военных наград^[106].

Несмотря на гораздо более жёсткие цензурные ограничения в годы Русско-японской войны (1904−1905 гг.), российской стороной были допущены грубые ошибки^[107], результатом которых становились утечки секретной информации, касающейся передвижения, дислокации, численности и вооружения русских войск на Дальнем Востоке. В то время как результативность и скрытность японцев, позаботившихся об основных цензурных мерах задолго до начала войны, была особо отмечена и высоко оценена западной прессой^[108].

Власть предержащие стремились ограничивать права средств массовой информации, руководствуясь принципом государственной безопасности, так как существовал риск, что медиабароны и редакторы СМИ пользовались чрезмерным политическим влиянием. И, пожалуй, этот аргумент (главным образом применительно к американской и английской журналистике) был более чем правдоподобным. К примеру, деятельность американского газетного магната конца XIX − начала XX в. Уильяма Херста в 1898 г. была всецело направлена на провоцирование испано-американской войны. Принадлежащее ему издание «The New York Journal» активно выступало против Испании из-за её вторжения на Кубу^[109]. Когда Херст получил телеграфное сообщение от своего фотокорреспондента в Гаване, сообщавшего: «Всё спокойно.

Здесь всё тихо. Войны не будет. Разрешите вернуться», он ответил: «Пожалуйста, оставайтесь. Ваша задача дофотографировать, ну а уж я довершу войну«^[110]. В то же время конкурент Херста, Джозеф Пулитцер, владелец «The New York World», подстрекающе призывал к войне, публикуя провокационные материалы, рассказывающие о зверствах испанцев над местным кубинским населением: «Кровь на улицах, кровь на полях, кровь на лестницах домов, кровь, кровь, кровь!.. Есть ли на белом свете такая благоразумная и бесстрашная нация, которая бы помогла этой стране выбраться из кровопролития?»^[111] В итоге США, помогая Кубе завоевать независимость, начали войну против Испании, где роль первой скрипки играли СМИ.

Как известно, многие относятся к эпохе Херста и Пулитцера как к «золотому веку» военных репортажей^[112], к периоду, когда новые технологические достижения на начальных этапах своего внедрения скорее препятствовали, нежели способствовали силам правительства в выработке новых механизмов контроля и регулирования. Вместе с тем история развития американской журналистики в первой половине XX в. прямо указывает на то, что прямой подкуп или давление со стороны политического истеблишмента на прессу далеко не всегда приводит к желаемому результату. На протяжении Первой мировой войны можно проследить, как авторитарные способы и методы жёсткого управления информационными потоками постепенно стали заменяться несколько более мягкой инспирацией выгодных властям публикаций и надлежащим стимулированием «удобных» деятелей СМИ. Так, в 1917 г. был создан специальный правительственный Комитет общественной информации (CPI) по управлению прессой, который возглавил личный друг президента Вудро Вильсона Дж. Криль (рис. 8), характеризовавший результаты деятельности подведомственной ему структуры следующим образом: «Три тысячи историков находятся в нашем распоряжении, готовые по первому зову написать нужные брошюры; по существу, каждый известный писатель отдаёт время работе Комитета; секция рекламы пользуется услугами каждого крупного эксперта в этой области в США; …знаменитые художники США объединили силы в работе над плакатами; мобилизована киноиндустрия, безотказно оказывающая нам поддержку, не заботясь о финансовой компенсации…» ^[113] Приобретённый опыт привлечения писателей, журналистов и экспертов, способных создавать качественный интеллектуальный продукт, опыт втягивания основных информационных потоков в благоприятное для властей русло приумножался и ещё более эффективно использовался в последующих войнах и локальных конфликтах − с корректировкой на новые завоевания научно-технической мысли.

Таким образом, был намечен выход из тупика противостояния государственного регулирования СМИ и потребности в независимых и свободных от внешнего давления и контроля средств массовой информации. В США противостояние двух тенденций начало заменяться их взаимовыгодным сотрудничеством^[114], тогда как в Европе накануне и во время Первой мировой войны усиливалась тенденция прямого подчинения государственному аппарату всех форм СМИ. В Германии и Франции были учреждены соответствующие Бюро военной прессы, в ведении которых находились цензура, внешняя и внутренняя пропаганда. В Великобритании первым официальным органом пропаганды стало Военное пропагандистское бюро при парламенте, а позднее в британском правительстве появилось Министерство информации, возглавляемое Уильямом Максвеллом Бивербруком^[115]. Так, Первая мировая война породила пропаганду, окрепшую в организационном плане, обретшую научную основу и диктующую фронтовым корреспондентам условия, несоблюдение которых было чревато в лучшем случае лишением прав на освещение военных действий.

Ряд теоретиков политической пропаганды настойчиво подчёркивают тот факт, что людей, имеющих доступ исключительно лишь к информации «за», несложно переубедить, в то время как люди, получившие не только доводы «за», но и доводы «против», уже не так склонны пересматривать свою общественную позицию^[117]. Вернее сказать, отсутствие альтернативных журналистских подходов и точек зрения в освещении тех или иных событий чаще всего провоцирует у аудитории критическое восприятие вещаемой «картинки», поскольку лишает официальную версию видимой объективности, вызывая устойчивый скепсис и недоверие прежде всего у той части общественности, которая более способна к рациональному мышлению. Эту закономерность великолепно иллюстрирует высказывание английского математика и философа Бертрана Рассела, разочаровавшегося после встречи с Лениным и Троцким в их «безрассудной приверженности» большевистскому «символу веры»: «Общение с теми, у кого нет сомнений, тысячекратно усилило мои собственные сомнения…»^[118]

Уже к началу XX в. Вашингтоном был намечен путь мягкого подчинения своих СМИ в строгом соответствии с предостережением трагика Луция Сенеки-мл.: «Никто не сохраняет (за собою) долго насильственной власти, умеренная (власть) продолжается долго»^[119]. Тогда как ведущие европейские державы, сцепившиеся в кровопролитной войне, встали на путь осуществления бескомпромиссного контроля над собственной прессой, эксплуатируя её и пресекая появление альтернативных трактовок. Оба вышеописанных подхода объединяла единая цель − приобретение политических дивидендов путём воздействия на общественное мнение, которое, по мере эволюции средств доставки, обработки и передачи информации, становилось мощнейшим ресурсом, способным предопределять исходы войн.

[1] В связи с существующей путаницей в терминологии взято в кавычки. [^]

[2]Волковский Н. Л. Журналистика в информационных войнах: Исторические истоки и современные тенденции : Дис. … д-ра филол. наук : 10.01.10 / Волковский Н. Л. СПб., 2003. С. 1. Однако в зарубежных исследованиях приводятся цифры поскромнее: война в Персидском заливе − «свыше 1 тыс. корреспондентов», Косовский кризис − «примерно 2 тыс. журналистов» (Taylor Ph. War And The Media: Propaganda And Persuasion In The Gulf War / Philip M. Taylor. Manchester : Manchester Univ. Press, 1992. P. 268; Tumber H. The Fear of Living Dangerously: Journalists who report on Conflict / Howard Tumber // International Relations. 2006. Vol. 20, № 4. Р. 439−551). [^]

[3]Foerstel H. N. Killing The Messenger: Journalists at Risk in Modern Warfare / Herbert N. Foerstel. Westport : Praeger, 2006. P. 25. Н. Волковский свидетельствует о 7 тыс. корреспондентов. В то время как в исследовании Х. Тамбера речь идёт о более чем 3 тыс. журналистов (Волковский Н. Л. Журналистика в информационных войнах… С. 1; Tumber H. Covering War and Peace / Howard Tumber // The Handbook of Journalism Studies / eds.: Karin Wahl-Jorgensen, Thomas Hanitzsch. New York ; London : Taylor & Francis, 2009. P. 393). Примечательно, что, по данным Министерства печати и массовых коммуникаций РЮО, за все годы грузино-югоосетинского конфликта в Южной Осетии побывало всего лишь «более 2 тыс. журналистов» (Руслан Гусаров: «Если бы не яростное сопротивление ополченцев, 8-го августа для нас вообще бы не было…» : интервью с директором-корреспондентом Северокавказского центра НТВ Р. Гусаровым // РЕС : информ. агентство. 2009. 15 июля. URL: http://cominf.org/node/1166480469 (дата обращения: 12.11.2012)). Этот весьма невнушительный (по сравнению с вышеперечисленными цифрами) показатель обусловлен рядом факторов, в числе которых позиция российской стороны, не допускавшей западных журналистов в первые дни боевых действий в Цхинвал (Цхинвали). [^]

[4]Почепцов Г. Г. Информационные войны / Г. Г. Почепцов. М. : Рефл-бук, 2000. 573 с.; Волковский Н. Л. История информационных войн : в 2 ч. / Н. Л. Волковский. СПб. : Полигон, 2003; Расторгуев С. П. Философия информационной войны / С. П. Расторгуев. М. : Вузовcкая книга, 2001. 468 с.; Панарин И. Н. Информационная война и дипломатия / И. Н. Панарин. М. : Городец, 2004. 526 с.; Macdonald S. Propaganda and Information Warfare in the Twenty-First Century: Altered Images And Deception Operations / Scot Macdonald. London ; New York : Routledge, 2007. 204 p. и др. [^]

[5]Газетов В. И. Служба PR в вооружённых силах США / В. И. Газетов // Власть. 2009. № 7. С. 147. [^]

[6]Киреевский И. В. Обозрение современного состояния литературы / И. В. Киреевский // Полн. собр. соч. : в 2 т. М. : Путь, 1911. Т. 1. С. 122. [^]

[7]Там же. С. 123. [^]

[8] 1440-е гг. − книгопечатание, 1464 − регулярная государственная почтовая служба, 1804 − паровоз, 1807 − пароход, 1832 − электромагнитный телеграф Шиллинга, 1837 − телеграф Морзе, 1839 − фотография, 1876 − телефон, 1895 − радио, 1903 − самолёт, 1907 − телевизор, 1969 − Интернет (ARPANET), 1970-е гг. − персональный компьютер. [^]

[9] См., в частности: Мохначева М. П. Журналистика и историческая наука : в 2 кн. / М. П. Мохначева ; отв. ред. С. О. Шмидт ; РАН, Археологическая комиссия ; Рос. гос. гуманитар. ун-т ; Историко-архивный ин-т. Кн. 2 : Журналистика и историографическая традиция в России 30−70-х гг. XIX в. М. : РГГУ, 1999. С. 89−110; Мальцев Р. В. Особенности деятельности военно-периодической печати по военно-патриотическому воспитанию личного состава армии и флота в 1967−1991 гг. / Руслан Мальцев // Власть. 2011. № 2. С. 88−91; Белогуров С. Б. Военная периодическая печать в России начала XX в. / С. Б. Белогуров // Военно-исторический журнал. 1997. № 6. С. 80−85; Коткова Ю. В. Становление и развитие социально-культурных функций информационных изданий Вооружённых сил России : Дис. … канд. пед. наук : 13.00.05 / Коткова Ю. В. СПб., 2004. 192 c. [^]

[10] См., например: Коновалов И. Военная тележурналистика: Особенности жанра / И. Коновалов // Современная российская военная журналистика: опыт, проблемы, перспективы / ред.-сост. М. Погорелый, И. Сафранчук. М. : Гендальф, 2002. С. 41; Муминова Е. М. Деятельность российских и иностранных корреспондентов на Балканах в годы русско-турецкой войны 1877−1878 гг. : науч. журн. / Е. М. Муминова // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. Аспирантские тетради. СПб., 2008. № 38 (82), ч. 1 : Общественные и гуманитарные науки. С. 243−249. [^]

[11]Shaw I., Lynch J., Hackett R. Expanding peace journalism: Comparative and critical approaches / eds.: Jake Lynch, Ibrahim Seaga Shaw, Robert Hackett. Sydney : Sydney Univ. Press, 2011. 390 p.; Lee S. T., Maslog C. C. War or Peace Journalism? Asian Newspaper Coverage of Conflicts / Seow Ting Lee, Crispin C. Maslog // Journal of Communication. 2005. June. Vol. 55, iss. 2. Р. 311−329. [^]

[12] См., в частности: Кузьминский К. Очерк развития военной журналистики в России / К. Кузьминский // Война и мир. 1906. № 7. С. 114−115; Макартур С. Когда к штыку приравняли перо. Деятельность СМИ по освещению Боснийского кризиса (1992−1995 гг.) / Сара Макартур ; отв. ред. К. В. Никифоров ; Ин-т славяноведения РАН. М., 2007. С. 2 (см. аннотацию). [^]

[13]Кузьминский К. Указ. соч. С. 114. [^]

[14] Л. Саламон, К. Бюхер, Г. Буасье, К. Куле, Т. Моммзен, Г. Прутцков и др. [^]

[15] Выбеленные деревянные таблички, которые устанавливались в местах скопления горожан (Куле К. СМИ в Древней Греции: сочинения, речи, разыскания, путешествия… / Коринна Куле ; пер. с франц. С. В. Кулланды. М. : Новое литературное обозрение, 2004. С. 101−102; Блаватская Т. В. Из истории греческой интеллигенции эллинистического времени / Т. В. Блаватская. М. : Наука, 1983. С. 295−296; Crawford M., Whitehead D. Archaic and Classical Greece: A selection of ancient sources in translation / Michael H. Crawford, David Whitehead. Cambridge : Cambridge Univ. Press, 1983. P. 21; Russell F. S. Information gathering in classical Greece / Frank Santi Russell. Ann Arbor : The Univ. of Michigan Press, 1999. P. 94). [^]

[16] Речь идёт о выходивших по приказу Юлия Цезаря вестниках «Acta senatus» и «Acta diurna populi Romani». Причём с последним из них связана этимология слова «журналист»: люди, собиравшие материалы для «Acta diurna», назывались диурналистами. Важным для нас является тот факт, что наряду с городскими новостями, официальными указами императора и распоряжениями сената в «Acta diurna» периодически публиковались сообщения с театра военных действий (Саламон Л. Всеобщая история прессы / Л. Саламон // История печати. Антология / сост. Я. Н. Засурский, Е. Л. Вартанова. М. : Аспект Пресс, 2001. Т. 1. С. 70‑71; Бюхер К. Происхождение газеты / К. Бюхер // Там же. Т. 2. М., 2002. С. 12; Берлин П. Очерки современной журналистики / П. Берлин // Там же. Т. 2. М., 2001. С. 36; Прутцков Г. В. Введение в мировую журналистику. От Античности до конца XVIII века / Г. В. Прутцков; под ред. Я. Н. Засурского. М. : Аспект Пресс, 2010. С. 42−43). [^]

[17]Буасье Г. Газета Древнего Рима / Г. Буасье // История печати. Антология : учеб. пособие для вузов / сост., предисл. и коммент. Я. Н. Засурского, О. А. Бакулин. М. : Аспект Пресс, 2008. Т. 3. С. 15. [^]

[18]Там же. [^]

[19] Результаты археологических исследований указывают на дату между 650 и 670 гг. н.э., по китайским источникам − ремесленник Би Шэн приблизительно в 1040-х гг. впервые использовал отдельные литеры из обожжённой глины (см.: Pan Jixing. On the Origin of Printing in the Light of New Archaeological Discoveries / Pan Jixing // Chinese Science Bulletin. 1997. Vol. 42, № 12. Р. 979−980; Needham J., Tsien Tsuen-Hsuin. Science and Civilisation in China / Tsien Tsuen-Hsuin ; ed. Joseph Needham. Vol. 5 : Chemistry and Chemical Technology. Part 1 : Paper and Printing. Cambridge : Cambridge Univ. Press, 1985. P. 201). [^]

[20] См.: Немировский Е. Л. Изобретение Иоганна Гутенберга: Из истории книгопечатания. Технические аспекты / Е. Л. Немировский ; под ред. д-ра филол. наук, проф. В. И. Васильева. М. : Наука, 2000. С. 57−79; Ситников В. П. Техника и технология СМИ: печать, радио, телевидение / В. П. Ситников. М. : Слово : АСТ : ВКТ, 2011. С. 21−26. [^]

[21]Киреевский И. В. Обозрение современного состояния литературы / И. В. Киреевский // Полн. собр. соч. : в 2 т. М. : Путь, 1911. Т. 1. С. 122. [^]

[22] См.: Макаров В. В. Национально-освободительная война в Латинской Америке и журналистика / В. В. Макаров // Латинская Америка : Ежемес. науч. и общественно-полит. журн. 2006. № 6. С. 50. [^]

[23]Прутцков Г. В. Введение в мировую журналистику … С. 66; История науки и техники : учеб.-метод. пособие / авт. кол.: А. В. Ошарин, А. В. Ткачёв, Н. И. Чепагина ; под ред. А. В. Ткачёва. СПб. : Изд-во СПбГУ ИТМО, 2006. С. 58. [^]

[24] Термин «периодическая печать» употреблён условно, поскольку вплоть до XIX в. многие издания не имели строгой периодичности, их также принято именовать «повременными изданиями». См.: Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники рос. истории : Учеб. пособие для гуманит. спец. / Данилевский И. Н.; Кабанов В. В. С. 452. [^]

[25]Вороненкова Г. Ф. Путь длиною в пять столетий: От рукописного листка до информационного общества. Национальное своеобразие средств массовой информации Германии / Г. Ф. Вороненкова. М. : Изд-во МГУ, 1999. С. 46; История мировой журналистики : учеб. пособие / Беспалова А. Г., Корнилов Е. А., Короченский А. П. и др. М. ; Ростов на/Д. : МарТ, 2004. С. 14. [^]

[26]Badsey S. Introduction // The Media and International Security / ed. Stephen Badsey. London : Frank Cass, 2000. P. xxi. [^]

[27]The Political History of England in Twelve Volumes / eds.: William Hunt, Reginald Lane Poole. Vol. 7 : The History of England from the Accession of James I to the Restoration (1603–1660) / F. C. Montague. New York ; Bombay ; Calcutta : Longmans, Green & Co., 1907. P. 382. [^]

[28] С 1762 г. она стала называться «Gazette de France» (cм.: Буасье Г . Указ. соч. С. 7−8, 16). [^]

[29]Прутцков Г. В. Введение в мировую журналистику … С. 78. [^]

[30] См.: Саламон Л. Указ. соч. С. 135. [^]

[31] Как отмечает С. Шамин, с 1700 г., когда война прервала регулярную доставку иностранных газет в Москву, существовавшие еще в конце XVII в. столпы с объемными обзорами иностранной прессы (так называемые «переводы с курантов»), стали существенно меньше по объему и скорее напоминали «выписки» для оперативного информирования правительства, приобретшие форму тетрадок, «которые вскоре начинают публиковаться в виде газеты «Ведомости» (с небольшими дополнениями и сокращениями)» (Шамин С. М. Слово «Куранты» в русском языке XVII – начала XVIII в. / С. М. Шамин // Русский язык в научном освещении. № 1 (13). 2007. С. 148–149). [^]

[32] Впрочем, еще задолго до освещения событий Северной войны в петровских «Ведомостях» авторы-составители ее рукописной предшественницы (речь идет о «предтече отечественной периодики», получившей условное название «Вести-Куранты» – рис. 1) с завидной регулярностью интересовались многочисленными сюжетами Тридцатилетней войны (1618–1648), русско-польской (1654–1667) и русско-турецкой войн (1686–1700) (См., например: РГАДА. Ф. 141 (Приказные дела старых лет). Оп. 1. 1620 г. № 15. Л. 18–19. Опубл.: Вести из Чехии, Австрии, Польши, Силезии, Франции, Голландии, Италии и других мест (ноябрь, февраль–март 1620 г.) // Вести–Куранты. 1600–1639 / Акад. наук СССР, Ин-т русского языка. М. : Наука, 1972. С. 42; РГАДА. Ф. 50 (Сношения России с Голландией). 1627 г. № 1. Л. 17–19. Опубл.: Перевод письма о событиях в Немецких землях, поданного в Посольском приказе Ю. Клинком (ноябрь–декабрь 1626 г.) // Там же. С. 82–83; РГАДА. Ф. 155 (Иностранные ведомости (куранты) и газеты). Оп. 1. 1643 г. № 6. Л. 114–123. Опубл.: Перевод печатной тетради с вестями о битве под Лейпцигом, присланной в Посольский приказ П. Крузбиорном (октябрь 1642 г.) // Вести-Куранты. 1642–1644 / Акад. наук СССР, Ин-т русского языка. М. : Наука, 1976. С. 11–14; РГАДА. Ф. 155. Оп. 1. 1642–1644 гг. № 2. Ч. 2. Л. 300–301. Опубл.: Перевод письма Ю. Филимонатуса Л. А. Шлаковскому с вестями из Риги, Гамбурга, Любека, Копенгагена, Страсбурга и других мест (январь–февраль1644 г.) // Там же. С. 110–111; РГАДА. Ф. 155. Оп. 1. 1664 г. № 2. Л. 55–56, 108. Опубл.: Вести-Куранты. 1656 г., 1660–1662 гг., 1664–1670 гг. : Русские тексты. Ч. 1. / под ред. А. М. Молдована, И. Майер. М. : Рукописные памятники Древней Руси, 2009. С. 123, 139 и мн. др. Также см.: Берков П. Н. История русской журналистики XVIII в. / П. Н. Берков ; Акад. наук СССР, Ин-т русской лит. (Пушкинский дом). М. ; Л. : Изд-во Акад. наук СССР, 1952. С. 30; Кобзарева Е. И. Известия о событиях в Западной Европе в документах Посольского приказа XVII века : Дис. … канд. ист. наук : 07.00.09 / Е. И. Кобзарева ; Моск. гос. ун-т им. М. В. Ломоносова. М., 1988. С. 84. Ссылка на диссертацию Кобзаревой Е. И. приводится по: Шамин С. М. Указ. соч. С. 124. [^]

[33] На пропагандистский характер «Ведомостей» указывали в своих трудах многие советские исследователи: Берков П. Н. Указ. соч. С. 37, 45; Томсинский С. М. Первая печатная газета России (1702–1727) / под ред. и с предисл. заслуж. деятеля науки РСФСР В. Н. Бочкарева ; Перм. гос. ун-т им. А. М. Горького. Пермь, 1959. С. 102; Западов А. В. Русская журналистика XVIII века / А. В. Западов. М. : Наука, 1964. С. 3–19 и др. (См.: Тощев А. И. Петровские «Ведомости« как тип издания / А. И. Тощев // XVIII век. Сборник 16. Итоги и проблемы изучения русской литературы 18 века / отв. ред. А. М. Панченко ; Акад. наук СССР, Ин-т русской лит. (Пушкинский дом). Л. : Наука, 1989. С. 184). В том же русле «первая русская печатная газета» рассматривается и в исследовательской литературе постсоветского периода: Волковский Н. Л. История информационных войн : в 2 ч. / Н. Л. Волковский. СПб. : Полигон, 2003. Ч. 1. С. 109–135; Засурский Я. Н. СМИ и становление в России гражданского общества / Я. Н. Засурский // Журналист. 2003. № 1. С. 17; Кудаков О. Р. «Ведомости« (1702–1727): становление и жанровые приоритеты газеты : Дис. … канд. филол. наук : 10.01.10 / Кудаков О. Р. Казань, 2004. С. 37, 61, 139–140 и др. Тогда как дореволюционная историография, по наблюдениям А. И. Тощева, отказывала «петровским Ведомостям» в самостоятельности: считалось, что они, являясь слепыми перепечатками материалов из европейских газет, не несли сколь-либо значительной общественной функции (Балицкий Г. В. Зарождение периодической печати в России / Г. В. Балицкий // ЖМНП. СПб., 1908. Ч. 8. № 9. С. 1–76; Каллаш В. В. Очерки по истории русской журналистики: (К 200-летию нашей периодической печати) / В. В. Каллаш. М. : Типо-лит. т-ва И. Н. Кушнерев и К°, 1903. С. 9; Покровский А. А. К истории газеты в России. В кн. : Ведомости времени Петра Великого : В память 200-летия 1 рус. газ. / под ред. В. Погорелова. Вып. 2. М. : Моск. синод. тип., 1906. C. 3–98; Якушкин В. Е. Петровские «Ведомости« / В. Е. Якушкин // Русские ведомости. 1903. № 2, 2 января и др. См.: Тощев А. И. Петровские «Ведомости« как тип издания … С. 184). Объективности ради надо отметить, что К. Кузьминский все же признавал за детищем Петра Алексеевича стремление воздействовать «на нравственную сторону», «пробудить в воинах доблесть» (Кузьминский К. Указ. соч. С. 118). [^]

[34]Волковский Н. Л. Журналистика в информационных войнах … С. 7. [^]

[35]Витберг Ф. А. Мнение иностранцев-современников о великой Северной войне / пер. и коммент. Ф. А. Витберга // Русская старина. СПб., 1893. Август. Т. 79, № 8. С. 268−286. [^]

[36] См.: Волковский Н. Л. История информационных войн : в 2 ч. / Н. Л. Волковский. СПб. : Полигон, 2003. Ч. 1. С. 108, 142. [^]

[37] К сожалению, невозможно доподлинно установить, о каком именно Фрейштадте идёт речь. Сам автор пишет о существовании пяти городов с этим именем: в Австрии, Баварии, Западной Пруссии, Силезии и Моравии. [^]

[38] См.: Витберг Ф. А. Указ. соч. С. 274−276 (письмо 24-е). [^]

[39]Там же. С. 276. [^]

[40] Ярким примером дезинформирования служат повторявшиеся в газетах некоторых европейских государств сообщения о победе шведов и громадных потерях русских под Полтавой (см.: Тельпуховский Б. С. Северная война 1700−1721. Полководческая деятельность Петра I / полковник Б. С. Тельпуховский. M. : Воен. изд-во Министерства ВС Союза ССР, 1946. С. 133, 140). [^]

[41] «Господам шведам уже и за морем на своей стороне тошно становится» (номер газеты от 21 июля 1719 г.) (цит. по: Волковский Н. Л. История информационных войн … Ч. 1. С. 128). [^]

[42]Саламон Л. Указ. соч. С. 82. [^]

[43] Е. Тарле, Д. Туган-Барановский, Д. Писарев и др. [^]

[44]Туган-Барановский Д. М. «Лошадь, которую я пытался обуздать». Печать при Наполеоне / Д. М. Туган-Барановский // Новая и новейшая история. 1995. № 3. С. 158−179. Подробнее о наполеоновском цензурном гнете над французской печатью и об отношении власти к прессе в период Первой империи см.: Тарле Е. В. Печать во Франции при Наполеоне I / Е. В. Тарле // История печати. Антология / сост. Я. Засурский, Е. Вартанова. М. : Аспект Пресс, 2001. Т. 2. С. 367–434. [^]

[45] Цит. по: Зведич П. Развитие печати в Австрии / П. Зведич // Там же. С. 109; Львов-Рогачевский В. Печать и цензура / В. Львов-Рогачевский // Там же. С. 439. [^]

[46]Тарле Е. В. Печать во Франции при Наполеоне I … С. 382. [^]

[47]Волковский Н. Л. Журналистика в информационных войнах … С. 98−99. [^]

[48]Тарле Е. В. Печать во Франции при Наполеоне I … С. 382. [^]

[49] Цит. по: Прутцков Г. В. История зарубежной журналистики. 1800−1929 : Учеб.-метод. комплект / Г. В. Прутцков ; под ред. Я. Н. Засурского. М. : Аспект Пресс, 2010. С. 25. [^]

[50]Там же. [^]

[51] По наблюдениям известного советского исследователя Ю. М. Лотмана, в деятельности походной типографии отчетливо намечаются два этапа, первый из которых приходится на период с момента появления первых агитационных листовок (середина июля 1812 г.) и до вступления М. И. Кутузова в командование всеми российскими войсками (29 августа 1812 г.). Материалы типографии, прикомандированной в то время к штабу 1-й Западной армии, выходили за подписью М. Б. Барклая-де-Толли. Второй этап, названный Ю. М. Лотманом «наиболее плодотворным», начался с прибытия в армию Михаила Илларионовича и продолжался вплоть до смерти фельдмаршала и распада сложившегося вокруг типографии кружка (Лотман Ю. М. Походная типография штаба Кутузова и ее деятельность / Ю. М. Лотман // 1812 год : к стопятидесятилетию Отечественной войны : сб. ст. / отв. ред. А. В. Фадеев ; Акад. наук СССР, Ин-т истории, Гос. Бородинский воен.-историч. музей. М. : Изд-во Акад. наук СССР, 1962. С. 217). [^]

[52]Волковский Н. Л. Журналистика в информационных войнах … С. 107. [^]

[53]Там же. С. 113. [^]

[54] К примеру, его перу принадлежит «Ответ французского гренадёра», опубликованный в «Journal de lʼEmpire» 25 июля 1812 г. [^]

[55] См.: Тартаковский А. Г. Военная публицистика 1812 года / А. Г. Тартаковский. М. : Мысль, 1967. С. 42. [^]

[56] «Летучие листки» походной типографии наиболее часто перепечатывались в журнале «Сын Отечества» (Волковский Н. Л. Журналистика в информационных войнах … С. 141). [^]

[57] Сумма указана во франках, поскольку Д. Сатурин заимствовал упомянутый факт из труда французского публициста Ф. А. Кюшваль-Клариньи «История печати в Англии и Соединённых Штатах Америки» (см.: Сатурин Д. Очерк периодической печати в Англии / Д. Сатурин // История печати. Антология. М., 2001. Т. 2. С. 177). Обратившись к первоисточнику (Cucheval- Clarigny P. A. Histoire de la presse en Angleterre et aux États-Unis / Phillippe Athanase Cucheval-Clarigny. Paris : Amyot, 1857. P. 149), мы обнаружили, что ежегодные расходы «The Times» составляли «до 250 тыс. франков», а не 125 тысяч, как об этом свидетельствует в своей работе отечественный исследователь. По курсу середины XIX в. 250 тыс. франков равнялись примерно 10 тыс. тогдашних фунтов стерлингов (см.: The Economist. London, 1853. September 17. Vol. XI, № 525. P. 1042), что в пересчёте на современную валюту Соединённого Королевства, согласно данным Национального архива Великобритании (Currency converter // The National Archives : website. URL: http://www.nationalarchives.gov.uk/currency/), составляет приблизительно 580 тыс. фунтов стерлингов. [^]

[58]Cucheval-Clarigny P. A. Op. cit. P. 149−150; Сатурин Д. Очерк периодической печати в Англии / Д. Сатурин // История печати. Антология. М., 2001. Т. 2. С. 177−178. [^]

[59]Hamilton J. M. Journalismʼs Roving Eye: A History of American Foreign Reporting / John Maxwell Hamilton. Baton Rouge : Louisiana State Univ. Press, 2011. Р. 32−33. [^]

[60] См.: История мировой журналистики : учеб. пособие / Беспалова А. Г., Корнилов Е. А., Короченский А. П. и др. М. ; Ростов на/Д. : МарТ, 2004. С. 96. [^]

[61] П. Шиллинг, Б. Якоби, С. Морзе, Ж. Бодо, Г. Игнатьев и др. [^]

[62]Neuman J. Lights, Camera, War: Is media technology driving international politics? / Johanna Neuman. New York : St. Martinʼs Press, 1996. P. 19. [^]

[63]McLaughlin G. The War Correspondent / Greg McLaughlin. London : Pluto Press, 2002. P. 30. [^]

[64]Knightley Ph. The First Casualty: The War Correspondent as Hero and Myth-Maker from the Crimea to Iraq / Phillip Knightley. Baltimore : Johns Hopkins Univ. Press, 2004. P. 14. [^]

[65]История мировой журналистики … С. 54. [^]

[66]Прутцков Г. В. История зарубежной журналистики. 1800−1929 … С. 74−75. К подобному выводу подталкивает фрагмент из переписки основоположников марксизма. Так, в письме К. Маркса Ф. Энгельсу от 12 апреля 1860 г. основатель одного из крупнейших в мире международных агентств новостей был удостоен весьма нелестных эпитетов («триестский телеграфный еврей», «аферист еврей Рейтер» и т.п.), а в новости о том, что тот был представлен премьер-министром Великобритании лордом Пальмерстоном королеве Виктории, идеолог теории классовой борьбы усматривает следующую подоплеку: «Правой рукой … Рейтера, не умеющего грамотно писать, является Зигмунд Энглендер, высланный из Парижа за то, что, состоя французским шпионом на жалованье (600 франков в месяц), он оказался «тайным» русским шпионом» (Маркс К., Сочинения / К. Маркс, Ф. Энгельс. 2-е изд. М. : Политиздат, 1963. Т. 30. С. 36−37). Те же размышления содержатся в письме к Э. Фишелю от 1 июня 1860 г. (См.: Там же. С. 442−443). [^]

[67]История мировой журналистики … С. 54. [^]

[68]Тарле Е. В. Крымская война : в 2 т. / Е. В. Тарле. 2-е изд. М. ; Л. : Изд-во Акад. наук СССР, 1950. Т. 1. С. 403. [^]

[69]Ridpath J. C. Cyclopaedia of Universal History. Being an account of the principal events in the career of the human race from the beginning of civilization to the present time. From recent and authentic sources / John Clark Ridpath. Cincinnati : The Jones Brothers Publishing Company, 1890. Vol. 4. P. 341. [^]

[70] Цит. по: Daily Southern Cross. 1855. July 17. Vol. XII, iss. 840. P. 2. [^]

[71] Цитируется по соответствующим статьям в газетах, оцифрованных Национальной библиотекой Новой Зеландии (см.: National Library of New Zealand – http://www.natlib.govt.nz/): Wellington Independent. 1854. April 26. Vol. IX, iss. 891. P. 4; Lyttelton Times. 1854. May 6. Vol. IV, iss. 174. P. 9; Taranaki Herald. 1854. April 12. Vol. II, iss. 89. P. 3; Otago Witness. 1854. May 20. Iss. 157. P. 4. [^]

[72]Зайончковский А. М. Восточная война 1853−1856 : в 2 т. / А. М. Зайончковский. СПб. : Полигон, 2002. Т. 2, ч. 1. С. 294−295. [^]

[73]Там же. С. 294. [^]

[74]Прутцков Г. В. История зарубежной журналистики. 1800−1929 … С. 75. [^]

[75] Признаться, в начальный период «Восточной войны» сложно назвать способ транспортировки сообщений с Крымского полуострова в Лондон «телеграфированием» в чистом виде, поскольку в то время ближайшая телеграфная линия находилась в Белграде, куда известия отправлялись курьером из Константинополя (Bullard F. L. Famous War Correspondents / Frederic Lauriston Bullard. Boston : Little, Brown and company, 1914. P. 11). Тем не менее об относительной оперативности ведущей британской газеты свидетельствует то, что сам российский император Николай I про англо-французский ультиматум узнал из «The Times» раньше, чем по официальным каналам. Впоследствии он пристально следил за репортажами У. Рассела (см.: Прутцков Г. В. История зарубежной журналистики. 1800−1929 … С. 76). Причём если в начале войны английскому правительству удалось получить точные сведения о Синопском сражении на 11-й день после разгрома основных сил турецкого флота Павлом Степановичем Нахимовым, то к концу апреля 1855 г. после прокладки подводного телеграфного кабеля Варна − Балаклава время доставки донесений из Крыма в Лондон составило 5 часов (Тарле Е. В. Крымская война. М. ; Л., 1950. Т. 1. С. 390; Ермолов П. П. Предыстория развития радиотехнологий в Крыму / П. П. Ермолов // Дослідження з історії техніки. Київ, 2011. Вип. 14. С. 29−30). Примечательно, что строительством телеграфных линий Петербург − Москва − Довск − Киев − Кременчуг − Николаев − Херсон − Берислав − Перекоп − Симферополь − Севастополь занималась немецкая фирма «Сименс и Гальске», и электромагнитная телеграфная связь с Севастополем начала работать лишь к началу октября 1855 г., т.е. спустя почти месяц (!) после того, как союзники уже вступили в дымящиеся развалины города, а российские войска были эвакуированы на его северную сторону (см.: Лунёв П. А. Развитие связи в городе-герое Севастополе / П. А. Лунёв // Из истории энергетики, электроники и связи : сб. ст. / Акад. наук СССР. М. : Знание, 1979. Вып. 10. С. 95−113; Зайончковский А. М. Восточная война 1853−1856. СПб., 2002. Т. 1. С. 902). К другому эпизоду, подтверждающему тезис о техническом отставании России в области развития путей сообщения и совершенствования средств связи, следует отнести сдачу турками осаждённой русскими войсками крепости Карс, вернее, новость о её взятии, которая была доставлена в Эрзерум венгерским революционером Г. Кмети (Измаил-пашой), сражавшимся в составе османского гарнизона. Известие было немедленно переслано в Константинополь, оттуда по телеграфу в Париж, затем в нейтральный Брюссель, а из Брюсселя − в Петербург. Таким образом, российский император Александр II узнал об успехе своих войск на Кавказском фронте через посредство турецкого главнокомандующего венгерского происхождения раньше, чем получил первый рапорт от русского генерала Н. Н. Муравьёва-Карского (Тарле Е. В. Крымская война. М. ; Л., 1950. Т. 2. С. 537). [^]

[76] См.: Tumber H. Covering War and Peace … P. 386. [^]

[77]Bullard F. Op. cit. P. 33. [^]

[78] Ставшее хрестоматийным стихотворение английского поэта А. Теннисона «Атака лёгкой бригады» было написано под впечатлением от сообщений Рассела, увековечившего атаку британской кавалерии (под командованием лорда Кардигана) на «проклятые московитские пушки» во время Балаклавского сражения 25 октября 1854 г. (см.: Russell W. H . The Charge of the Light Brigade / William Howard Russell // The Times. 1854. November 14). [^]

[79]Bullard F . Op. cit. P. 42. Известность приобрела адресованная У. Расселу фраза нового военного министра герцога Ньюкасла: «Это Вы свергли правительство» (Knightley Ph. Op. cit. P. 13). [^]

[80] См.: Hankinson A. Man of Wars: William Howard Russell of «The Times» / Alan Hankinson. 1st ed. London : Heinemann, 1982. P. 282. [^]

[81] См.: Макартур С. Указ. соч. С. 42. Тем не менее, по убеждению Е. В. Тарле, воспоминания Рассела о Крымской войне, вышедшие в свет спустя 40 лет (в 1895 г.), гораздо более правдивы, чем его же корреспонденции, написанные для «The Times» в 1854 г. (Тарле Е. В. Крымская война. М. ; Л., 1950. Т. 2. С. 149). [^]

[82] Цит. по: Knightley Ph. Op. cit. P. 2; также см.: McLaughlin G. Op. cit. P. 4, 6; Tumber H. Covering War and Peace … P. 386. [^]

[83]Bullard F. Op. cit. P. 43. [^]

[84] Цит. по: Волковский Н. Л. История информационных войн. СПб., 2003. Ч. 1. С. 341. [^]

[85]Война в Крыму − всё в дыму : док. фильм : в 4 сер. / авт. Л. Г. Парфёнов ; реж.-пост. А. Рудин ; студия «Намедни». М. : Первый канал, 2005. Сер. 3. [^]

[86]Williams K. Read All about It! A History of the British Newspaper / Kevin Williams. New York : Routledge, 2010. P. 108. [^]

[87] Внук графа Сёмена Романовича Воронцова (1744−1832), чрезвычайного и полномочного посла в Лондоне. Лорд Герберт сложил с себя полномочия статс-секретаря, признав назначение парламентской комиссии для исследования состояния армии за выражение недоверия (см.: Энциклопедический словарь / изд. Ф. А. Брокгауз, И. А. Ефрон ; [под ред. проф. И. Е. Андреевского]. СПб. : Тип. Акц. общ. Брокгауз-Ефрон, 1892. Т. VIII (15) : Гальберг − Германий. С. 454). [^]

[88]Knightley Ph. Op. cit. Р. 14−15. [^]

[89] См.: Волковский Н. Л. История информационных войн. СПб., 2003. Ч. 1. С. 330. Согласно другой точке зрения, первопроходцем в этом деле является подпоручик граф Лев Толстой (рис. 7), который, обладая тонким чутьём социальной значимости происходящих вокруг него событий, будучи участником обороны Севастополя, воодушевился идеей издания собственного военного журнала. Однако «Солдатский листок», или, как его собирались назвать чуть позже, «Военный листок», создававшийся с целью «правдивого, … полезного освещения событий», так и не вышел в свет, поскольку попал под царский запрет (см.: Бабаев Э. Г. Лев Толстой и «Современник» / Э. Г. Бабаев // «Высокий мир аудиторий…» : Лекции и статьи по истории рус. лит. / сост. Е. Э. Бабаева, И. В. Петровицкая ; под общ. ред. проф. Т. Ф. Пирожковой ; предисл. И. Л. Волгина. М. : Медиа Мир, 2008. C. 327−329). Отдельно отметим, что очерк Л. Н. Толстого «Севастополь в декабре месяце», опубликованный в июньском номере «Современника» за 1855 г. и позднее вошедший в цикл «Севастопольских рассказов», был напечатан месяцем раньше статьи Н. В. Берга в «Московитянине», но, несмотря на это, согласно сложившейся в историографии тенденции, звание «первого отечественного фронтового корреспондента» чаще всего присуждается именно Н. В. Бергу. О причинах этого подробнее см.: Мясников В. Лев Николаевич − самый первый русский фронтовой корреспондент / Виктор Мясников // Независимое военное обозрение : интернет-сайт. 2010. 10 декабря. URL: http://nvo.ng.ru/history/2010-12-10/12_tolstoy.html (дата обращения: 12.11.2012). [^]

[90] Цит. по: Макартур С. Указ. соч. С. 43−44. [^]

[91]Волковский Н. Л. Журналистика в информационных войнах … С. 192. [^]

[92]Knightley Ph. Op. cit. P. 20. [^]

[93]Волковский Н. Л. История информационных войн. СПб., 2003. Ч. 1. С. 395. [^]

[94]Там же. [^]

[95]McLaughlin G. Op. cit. P. 27. [^]

[96]Прутцков Г. В. История зарубежной журналистики. 1800−1929 … С. 10. [^]

[97] См.: Сатурин Д. Указ. соч. С. 180. [^]

[98] Цит. по: Гроссман Г. Периодическая печать в Германии / Г. Гроссман // История печати. Антология. М., 2001. Т. 2. С. 88. [^]

[99] См.: Макартур С. Указ. соч. С. 44. [^]

[100]Волковский Н. Л. Журналистика в информационных войнах … С. 195. [^]

[101] Несмотря на то, что военные корреспонденты, прежде чем передавать свои телеграммы, вынуждены были заверять их у войскового начальства, последние, в свою очередь, предоставляли журналистам свободу действий и всячески облегчали их работу (см.: Волковский Н. Л. Журналистика в информационных войнах … С. 200, 207). [^]

[102] Цит. по: Военная энциклопедия : в 18 т. / под ред. В. Ф. Новицкого и др. СПб. : Т-во И. Д. Сытина, 1913. Т. 13. С. 199. [^]

[103]Немирович-Данченко В. И. Год войны: Дневник русского корреспондента 1877−1878 : в 2 т. / В. И. Немирович-Данченко. СПб. : Тип. Лихачёва и Суворина, 1878. Т. 2. С. 221. [^]

[104] А впоследствии в специальных рубриках печатались и фамилии убитых, раненых и пропавших без вести военнослужащих, списки солдат и офицеров, находящихся на излечении в госпиталях и лазаретах (Волковский Н. Л. Журналистика в информационных войнах … С. 197). [^]

[105]Там же. С. 198. [^]

[106]Там же. С. 207. [^]

[107] К основным промахам следует отнести: спешное образование цензурных отделов, отсутствие своевременных указаний относительно распределения полномочий и взаимодействия между центральными органами военной цензуры и её представителями на театре военных действий, непринятие мер по работе с представителями прессы. Кроме того, не была урегулирована отправка частных телеграмм, а первый и весьма несовершенный перечень сведений, не подлежащих пропуску в корреспонденциях с театра войны, был предоставлен спустя почти три месяца после боя у Чемульпо в феврале 1904 г. (подробнее см.: Волковский Н. Л. Журналистика в информационных войнах … С. 211−231; также см.: Айрапетов О. Р. Пресса и военная цензура в русско-японскую войну / О. Р. Айрапетов // Русско-японская война (1904−1905). Взгляд через столетие : Междунар. истор. сб. / под ред. О. Р. Айрапетова. М. : Три квадрата, 2004. С. 341−354). [^]

[108] См., в частности: New York Tribune. 1905. June 2; Frankfurter Zeitung. 1905. April 20. [^]

[109]Beham M. Ratni dobosi: mediji, rat, politika / Mira Beham. Beograd : Miona, 1997. S. 24. [^]

[110]McLaughlin G. Op. cit. P. 27–28; Sparks G. Media Effects Research: A Basic Overview / Glenn G. Sparks. 3rd ed. Boston : Wadsworth Publishing, 2009. P. 45; McCullough D. Brave Companions: Portraits In History / David McCullough. New York : Simon & Schuster, 1992. P. 80. Справедливости ради отметим работы других американских исследователей, оспаривающих подлинность данной цитаты, приписываемой Херсту, по их мнению, ошибочно: Ward H. Mainstreams of American Media History: a narrative and intellectual history / Hiley H. Ward. Boston, London, Toronto, Sydney, Tokyo, Singapore : Allyn and Bacon, 1997. P. 279–280. Whyte K. The Uncrowned King: The Sensational Rise of William Randolph Hearst / Kenneth Whyte. Berkeley : Counterpoint, 2009. P. 301–302. Campbell J. Getting It Wrong: Ten of the Greatest Misreported Stories in American Journalism / Joseph W. Campbell. Berkeley ; Los Angeles ; London : Univ. of California Press, 2010. P. 9–25. Вышеупомянутый Х. Вард ссылается на воспоминания Уильяма Рэндольфа Херста-младшего, который настаивает на том, что его отец никогда не отправлял телеграммы подобного содержания, но вместе с тем не отрицает, что залпы антииспанских заголовков в «The New York Journal» внесли свою лепту в развязывание конфликта. [^]

[111]Beham M. Op. cit. S. 24; MacArthur J. Second Front: Censorship and Propaganda in the 1991 Gulf War / John R. MacArthur. Berkeley : Univ. of California Press, 2004. P. 238. [^]

[112] См.: Макартур С. Указ. соч. С. 45. В англоязычной историографии так называется период между Гражданской войной в США и Первой мировой войной (Knightley Ph. Op. cit. P. 43). [^]

[113] Цит. по: Беглов С. И. Внешнеполитическая пропаганда. Очерк теории и практики : учеб. пособие / С. И. Беглов. М. : Высшая школа, 1980. С. 69. [^]

[114] Несмотря на американский «Закон о шпионаже» от 15 июня 1917 и ряд других мер, предусматривавших уголовную ответственность за «подрыв правительственных кампаний», есть основания полагать, что цензурная политика США после их вступления в войну была относительно более гибкой и менее жесткой, чем меры, практикуемые британской пропагандистской машиной. Об этом свидетельствует описанный Ф. Найтли факт, имевший место в конце 1917 – начале 1918 г., когда нашедшая поддержку среди американских журналистов попытка молодого корреспондента рассказать общественности о ситуации с пневмонией в американском экспедиционном корпусе была пресечена британскими телеграфными цензорами (Knightley Ph. Op. cit. P. 140). [^]

[115] Примечательно, что документы, относящиеся к деятельности многочисленных департаментов данного учреждения, были уничтожены сразу же после войны (Knightley Ph. Op. cit. P. 89). [^]

[116]Knightley Ph. Op. cit. P. 85. [^]

[117] См.: Почепцов Г. Г. Информационные войны / Г. Г. Почепцов. М. : Рефл-бук, 2000. С. 60. [^]

[118]Рассел Б. Практика и теория большевизма / Бертран Рассел. М. : Наука, 1991. С. 24. [^]

[119] Цит. по: Витберг Ф. А. Указ. соч. С. 278. [^]